— Не-а...
И всё это между поцелуями. Всякая боль отступает под ласковым нажимом пухлых губ. Я не чувствую больше ничего, никаких неприятных ощущений. Только покрывающие мою кожу поцелуи.
И, мать его, это самое лучшее, что случалось со мной.
— Тебе нельзя напрягаться, — шепчет Злата, вырывается из моей хватки и делает шаг назад. Просто отходит. Её глаза неотрывно следят за мной, а я медленно снимаю пиджак.
— Я буду аккуратным.
— Не будешь… ты не умеешь.
— Ты так хорошо меня знаешь?
— Я гуглила, — тихий смешок вырывается из её приоткрытого рта, а я бросаю пиджак на пол.
— Раздевайся.
У меня не выходит просить, уговаривать. Мне хочется только требовать, подчинять.
— Но тебе нельзя, — спорит, а тонкие руки оттягивают вниз ткань майки.
— Мне можно всё.
Злата отходит от меня назад, всё дальше и дальше, пока не упирается ногами в кровать. Мне всего-то и нужно протянуть руку, слегка толкнуть, и она завалится на спину, желанная и желающая. Жаждущая. Меня.
Но я не тороплюсь. Мне нравится эта игра.
— У тебя потрясающая способность быть невинной и порочной одновременно. И глаза… голодные. Ты изголодалась по мне, я же вижу.
Она мотает головой и вместе с тем ластится о мою протянутую руку. Обхватывает запястье, трётся щекой о мои пальцы, как кошка. И я знаю, что она права. Дикий и необузданный секс — точно не то, на что я сейчас способен. Но есть же много других способов.
— Раздевайся, хочу тебя голую перед собой… на коленях.
Я так дико соскучился, что во мне не остаётся нежности. Но Злата… она не из тех, кто будет стыдливо прикрываться ладошкой, изображать оскорблённое достоинство. Эта женщина способна принять меня любым. Даже вот таким — побитым, исхудавшим. Больным. Во всех смыслах этого слова.
— Ты же не хочешь, чтобы я перенапрягался? — мои губы дрожат в усмешке, а Злата фыркает и передёргивает плечами.
Но снимает майку. Её охрененно красивая грудь в опасной близости от меня. Протягиваю руку, накрываю левое полушарие ладонью. Да, мать его, это именно то, что спасет меня от всех дурных мыслей. Идеальная женщина, сумасшедшая и дикая. Гордая.
— М-м-м… мне этого не хватало, — замечаю тихо и сжимаю пальцами острый сосок. Злата вздрагивает, а кожа на груди покрывается мурашками. — Идеальная грудь.
Злата молчит и тяжело сглатывает, а я смотрю прямо в её глаза.
— Сегодняшняя ночь только наша, — говорю серьёзно, отделяю каждое слово паузой, чтобы Злата услышала меня и поняла. — Завтра мы уедем на базу, и я принесу тебе на блюде голову дракона. Но сегодня ты только моя, а весь мир пусть провалится в бездну.
— Только твоя?
Я шагаю вперёд, рву руками чёртовы шорты — ненужная тряпка, разделяющая нас. Злата вскрикивает, но не протестует. Она покорная моей воле. Оставшись голой, смотрит на меня снизу вверх, заглядывает в глаза, а я нажимаю на её плечо.
Не могу терпеть. Изголодался по ней. Даже не хочу думать, чего лишил меня Романов, уложив на больничную койку. Урод.
Злата освобождает меня от брюк. Обхватывает пальцами ствол. Проводит вверх-вниз, ласкает, а я упираюсь кулаками в бока и закрываю глаза. Безоружный, поверженный на милость маленькой рыжей ведьме, я даже не пытаюсь обманывать себя.
Эта женщина, ласкающая языком головку моего члена, стоит каждой пролитой капли крови.
Ноги не держат меня. Приходится сесть на кровать, и зрелище, открывшееся мне, — самое охуенное. Рыжая ведьма, берущая в плен мой член, терзающая его, ласкающая… а глаза. Её голубые глаза, подёрнутые дымкой, устремлены прямо на меня, забираются в душу, сводят с ума.
Изливаюсь в Злату мощными толчками. Оргазм обновляет и очищает, делает из меня безвольную тряпку. Всего на мгновение я повержен, но это желанное поражение.
Оргазм заставляет дрожать всем телом, но живот удивительным образом больше не ноет. Адреналин щекочет нервные окончания, испарина выступает на лбу, и я падаю назад, спиной на кровать. Удовольствие настолько оглушительное, что на мгновение я выключаюсь, и сладкая нега превращает кости в студень.
— Хорошо, — выдыхаю, а Злата ложится рядом. Такая тёплая, живая, отзывчивая. — Ты ведь совсем неопытная, но это такой кайф…
Злата тихо смеётся и задевает моё плечо губами.
Лежим. Мне наконец удаётся восстановить дыхание, и грудь больше не болит от прерывистых поверхностных вдохов.
— Можно тебе кое-что рассказать? — спрашивает, а я целую её в макушку. Вместо миллиона ненужных фраз и слов. — Я видела… Колю. В Ютубе видео попалось. Он... школу в нашем городе открыл. Такой важный. Сволочь.
В её словах слишком много боли и паники.
Злата затихает. Я скриплю зубами.
— Гнида.
— Он… говорил о детях. Что хочет их и обязательно приведёт учиться в ту самую школу. Понимаешь? О детях! Это так… больно. Невыносимо. Ведь если бы не он… не его жестокость. У меня был бы сын. Представляешь? Маленький мальчик. Мужчина, который любил бы меня просто за то, что я вот такая, неправильная и несовершенная, существую. Просто любил.
У меня сжимается что-то за ребром. Сердце,что ли? Чудеса. Ещё и в горле першит.
— Подонок.
— Знаешь… я хочу его убить, — вздыхает и зарывается носом в выемку между моей шеей и плечом. — Не могу никак его простить. Безумие, да?
— Нет, не безумие. Он достоин самой паскудной смерти. Но тебе его подлой шкурой пачкать руки нельзя, ты слишком светлая для этого. Даже у Романова не получилось тебя испортить.
— Ты слишком хорошего обо мне мнения, — хмыкает и снова целует моё плечо. — Я злая и не умею прощать. Иначе бы давно отпустила ненависть к Коле.
— Отпустишь.
— Думаешь?
— Уверен. Когда увидишь его голову на блюде, сразу отпустишь.
— Ты же не серьёзно… ты ведь не будешь его убивать. Не станешь?
Но я молчу. Не хочу врать, но и правда сейчас — не самый лучший выбор.
Потому я поддеваю Злату, усаживаю верхом, а она охает, впиваясь глазами в свежий шрам на моём животе.
— Тебе больно?
— Помолчи, мать Тереза, — усмехаюсь, а мой член снова уже готов к бою.
Наш секс неторопливый и нежный, хотя мне хочется совсем иного. Но слишком свежи ещё раны, слишком много сил я угрохал в экстренное восстановление. Но даже в этом есть своя прелесть, когда надо мной Злата. С ней всё какое-то другое.
Я давлю в себе тысячу мыслей, омрачающих мой покой. Отдаюсь этому моменту, а жадные взгляды Златы прошивают меня, точно пули.
— Ты охрененная, — выдыхаю на пике удовольствия, нахожу рукой возбуждённый клитор Златы и сдавливаю, растираю пальцами.
Она судорожно сжимается вокруг члена, выдавливает из меня то, чего никто и никогда не мог выбить, отдаётся оргазму со всем пылом, выгибается. Я накрываю её грудь рукой, сжимаю правую, потом левую. Играюсь, балуюсь. Злата трепещет, кричит что-то неразборчивое, но я в этой какофонии слышу своё имя.
— Без презерватива, — удивляется Злата, когда через некоторое время лежим рядом, впаянные друг в друга.
— Угу.
Больше эту тему не развиваем. Я видел её карту, я знаю, что никаких детей у Златы быть не может. Не после того, что сделал с ней Романов. И даже если будут, это настолько призрачный шанс, что вряд ли когда-то выпадет.
— Спи, — целую Злату в макушку, пахнущую луговыми травами и полевым цветом. — Скоро утро.
Затихает, а я ещё долго смотрю в потолок, размышляю.
Но вдруг мой телефон наяривает, жужжит. Чертыхаюсь сквозь зубы, высвобождаю руку, боясь разбудить уснувшую Злату.
Сашка.
Я смотрю на экран, тяжело вздыхаю.
— Что, блядь, стряслось? Я же просил до утра меня не трогать.
— Клуб. Его сожгли.
19 глава
Артур
Огонь разгорелся внезапно. Вспыхнул внутри клуба сразу в нескольких местах, вызвал панику, давку и столпотворение на выходах. Я ничего этого не видел, но мне достаточно много успели рассказать, стоило приехать на место.
На место катастрофы.
