Шайен.
С ней все в порядке.
Один вид ее живой и здоровой немного проясняет мою голову.
Мой взгляд прикован к удаляющимся ногам Стилтса, а затем снова к ней. На ней бейсбольная кепка, надвинутая на затылок, а щека забрызгана белой краской, как и несколько длинных прядей черных волос, выбивающихся из-под кепки. Может быть, это просто облегчение от того, что с ней все в порядке, но в этот момент она выглядит как никогда красиво.
— Эй… — она берет меня за подбородок и заставляет посмотреть ей в глаза, изучая мои. — Лукас… верно? — она отворачивает лицо, но лишь слегка, как будто готовится к чему-то.
— Ага.
— Хорошо. — Она глубоко вздыхает, и выражение ее лица расслабляется. — Ты вернулся, — шепчет она, и на ее губах появляется легкая улыбка, но я не могу ответить ей тем же.
Она знает.
Я оглядываюсь по сторонам и, убедившись, что мы одни, спрашиваю то, что буквально умираю от желания узнать.
— Что случилось?
— Ты можешь идти?
Я киваю.
Она помогает мне встать, но я качаюсь.
— Лукас, ты уверен, что с тобой все в порядке? Когда ты ел в последний раз?
Последнее, что я помню, было…
— Тако.
Она дергает головой.
— Тако? Со мной?
Я снова киваю.
— Ага.
Она хмурится, подставляет плечо, обнимает меня и прижимает к себе.
— Ладно, пошли.
Мы проходим через наполовину построенный дом в заднюю часть, выходящую к густым деревьям. Я благодарен ей за то, что она такая сильная, и что, когда мы проходим мимо нескольких парней, она делает вид, что держится за меня, а не поддерживает. Если бы я не чувствовал себя таким слабым и растерянным, то впитал бы ощущение ее мягкого тела, прижатого к моему, ее тепла рядом со мной. Мы проходим несколько метров через кустарник и останавливаемся у основания большой Дугласовой ели.
— Сюда. — Она опускает меня на землю, и я падаю, прислонившись спиной к стволу.
— Извини, не знаю, что со мной. Должно быть, пищевое отравление.
Она игнорирует меня или, возможно, не слышит.
— Сейчас вернусь. — Она уходит, и ее удаляющаяся фигура расплывается, смешиваясь с вечнозелеными деревьями.
Сон умоляет забрать меня. Прохладный ветерок смешивается с теплым солнцем, которое просачивается сквозь ветви и оседает на моей коже. Мои веки тяжелеют, но прежде чем они закрываются, чья-то рука хватает меня за подбородок.
— Мне нужно, чтобы ты поел. — Она сует мне в руку бутерброд.
Я протягиваю его ей.
— Не могу. Я…
Ее лицо приближается к моему, так близко, что я чувствую ее дыхание на своих губах, вижу крошечные серые пятнышки в ее глазах и чувствую сладкий аромат шампуня.
— Ты мне доверяешь?
— Нет.
— Ешь. — Ее глаза холодны и жестки, это не просьба, а я слишком уставший, чтобы сопротивляться.
Я откусываю от бутерброда и стону, когда вкус наполняет мой рот. Меня вдруг охватывает голод, как будто все мои внутренние органы только сейчас начинают понимать, что голодают.
Она немного расслабляется, когда я проглатываю кусочек за кусочком, пока, наконец, не опускается рядом со мной, чтобы прислониться к дереву, сгибая ноги и кладя предплечья на обтянутые джинсами колени.
Как только доедаю бутерброд, она протягивает мне бутылку воды. Я выпиваю ее за несколько секунд, и она протягивает мне еще одну.
— Мне очень жаль. Не знаю почему…
— Ты не ел с пятницы.
— И что?
Ее голова наклоняется, и она пронзает меня взглядом, который заставляет опустить глаза, чтобы избежать этого.
— Сегодня понедельник, Лукас.
Моя голова резко поворачивается.
— Что?
Она сует мне в лицо пакет с зеленым виноградом.
— Ешь.
Я делаю то, что мне говорят. Страх заболеть щекочет мой затылок, но голод побеждает беспокойство.
— Не знаю, что с тобой происходит, но у меня такое чувство, что ты в таком же неведении, как и я.
Я перестаю жевать, потрясенный тем, как хорошо она меня читает, и запихиваю в рот еще виноградины.
— Дело в том, что многое произошло, и… — она поворачивает ко мне глаза, в которых светится боль. — Нам нужно серьезно поговорить.
Глава 15
Шайен
Слава Богу, он вернулся.
Как бы мне ни хотелось связать его и допросить о том, что произошло в пятницу вечером, какого черта он два дня отсиживался в своем доме, я могу сказать, что он напуган. Этот потерянный взгляд его глаз я чувствую в своей груди.
Проблеск испуганного мальчика, которого я видела раньше, возвращается, и замешательства на его лице достаточно, чтобы разорвать старые раны.
Я провожу все выходные в офисе, исследуя то, что, по моему мнению, происходит с Лукасом, и, собираю как можно больше информации, боясь, что оказываюсь права.
О, Лукас, через что ты прошел?
После того, как я кормлю его всем своим обедом, включая утренний и дневной перекус, а также запас шоколада на всякий случай, цвет его лица становится лучше. Лукас более бдителен, и у него есть энергия, чтобы поддерживать свое собственное тело.
Мы прячемся достаточно далеко в лесу, чтобы нас никто не видел, но из-за деревьев доносятся звуки пил и гвоздометов. Я поворачиваюсь к нему и ловлю его взгляд, брови сведены вместе, и он жует свою нижнюю губу, которая, как я теперь знаю, на ощупь даже мягче, чем кажется. Он изучает землю.
— Кто такой Гейдж?
М-да… мягкий подход, Шайен.
С другой стороны, утонченность никогда не была моим коньком.
— Гейдж — это… я. — Его плечи опускаются, и он качает головой. — Все очень сложно.
Так и знала. Он и Гейдж, и Лукас.
— Что ты знаешь?
Он облизывает губы и подтягивает колени, чтобы опереться на них предплечьями.
— Сколько себя помню, у меня были эти… провалы в памяти.
Я сглатываю, нервничая больше за него, чем за себя.
— Сначала они были случайными, или, по крайней мере, мне так казалось. Но когда я стал старше, заметил закономерность, например, они никогда не случались в школе, или когда я был дома один с сестрой и братьями. Они всегда случались, когда у меня были какие-то неприятности.
— Как долго они обычно длятся?
Он ковыряется пяткой ботинка в грязи, выгребая ямку, в которую, кажется, скорее, заползет, чем продолжит разговор.
— Все в порядке. Ты можешь мне доверять.
— Когда мне было десять, я целыми днями был в темноте. Когда приходил в себя, то ничего не мог вспомнить.
Я отворачиваюсь, пытаясь скрыть свое потрясение и надеясь, что он не замечает моей реакции на тревожную информацию.
— Ты всегда теряешь дни? Как в эти выходные?
— Нет, в среднем они длятся несколько часов. Иногда меньше. Зависит от того, насколько плохи дела. — Он морщится.
— Какого рода дела? — мне страшно узнать ответ.
— Раньше? Из-за наказаний. — Он смотрит на меня встревоженными глазами. — Сейчас? Угроза.
— Почему на этот раз?
Он пожимает плечами и шепчет:
— Я хотел… утешить тебя. Это последнее, что я помню.
Мой желудок сжимается, тошнотворное чувство соперничает только с моей печалью.
— Ты чувствовал угрозу… от меня?
— Женщины. Они это запускают. — Он слегка отшатывается от меня, словно ожидая, что я наброшусь на него.
Я прочищаю горло и пытаюсь расслабиться. Если его потребность утешить меня вызывает провал, то моя паника может сделать то же самое, и я не могу рисковать потерять Лукаса теперь, когда он наконец впускает меня.
— А наказания? — я борюсь с приступом тошноты, боясь его ответа.
Он потирает затылок.
— Моя мама.
Я позволяю тишине установиться между нами, не желая напугать его, озвучивая четыре тысячи вопросов, которые крутятся у меня в голове, чтобы он рассказал мне больше.
Что, если я спровоцирую жестокую сторону Лукаса только потому, что являюсь женщиной?
Всплеск адреналина ускоряет мой пульс, и я внезапно перестаю осознавать окружающую меня обстановку.
