которую обнаружил в ящике, когда обыскивал дом, выпил обезболивающее, ополоснул горячее лицо теплой водой и, когда взгляд случайно зацепился за упаковку медицинского бинта, память осторожно напомнила ему об окровавленной ране на женском бедре. Годы намеренного отчуждения от всего, что когда-то могло связывать его с Кристиной, так и не смогли избавить его от деталей, от которых не было никакого проку. Ну, и что с того, что он отлично помнил, как обрабатывал её рану, боясь причинить боль? Как осторожно накладывал повязку, пока она была без сознания? Её пшеничные шелковые волосы рассыпались на подушке колосками и источали аромат спелой летней вишни.
Кристиан тряхнул больной головой и заставил себя подумать о том, как резко переменилась его жизнь, когда однажды эта милая, но подлая девушка, без зазрения совести воткнула ему нож в самое сердце. Так спокойно, неспешно и хладнокровно. Он чувствовал себя дураком, над которым потешалась женская бессердечность. Его тошнило от её имени, которое пресса продолжала мусолить в своих грязных статейках. Даже этот гребаный медицинский бинт вызывал у него бурю эмоций! Зашвырнув белую упаковку в угол, Кристиан сердито распахнул дверь и вернулся к тому, с чего начал. Он выгребал снег с такой яростью, словно выкорчевывал из памяти самые нелепые и бессмысленные детали семилетней давности. А ещё ему жизненно необходимо как можно скорее выбраться наружу. Подальше от источника зла.
* * *
Они провели здесь уже семь часов, а признаков того, что их ищут, так и не обнаружилось, но глупая надежда всё же вытягивала из мрачных мыслей. Чем глубже Кристиан прорывал туннель, тем тверже и непослушнее становился снег. Озлобляясь на ситуацию с каждой новой минутой, он достал швабру с чулана и стал пропихивать её сквозь плотно спрессовавшийся белоснежный слой. Он надеялся, что так ему удастся добраться до поверхности, пробив отверстие, но оказалось, что двухметровая палка, удлиненная за счет отверток и других инструментов (их он примотал скотчем), так и не смогла справиться с этой задачей.
Голова гудела нещадно, не говоря уже о том, что его всего морозило. Спрыгнув с подоконника в дом, Кристиан позволил себе очень грубое ругательство, отразившееся в застывших глазах Кристины глубоким разочарованием.
– Как видишь, твой милый и добрый старикашка ничем нам не помог! – язвительно бросил Кристиан низким и охрипшим голосом. Дрожащими от напряжения руками, он схватил со стола свою бутылку и сделал всего один небольшой глоток. В горле, как никогда раньше, неприятно запершило.
– Это нехорошо, – смотрела на него Кристина.
Он усмехнулся.
– Ну, ещё бы! Мы погребены заживо!
– Я говорю о тебе, – тем же ровным тоном сказала она. – Ты заболел. И это нехорошо. Тебе нужно отдохнуть.
– Всё, что мне нужно – как можно скорее убраться отсюда подальше. Если у тебя есть идеи, каким образом пробить слой снега, который составляет намного больше трех метров, то я с радостью выслушаю! А нет – тогда просто помолчи и дай мне подумать.
Кристина так и сделала. Она молча ушла, вынудив его ругнуться ещё хлеще, но уже шепотом. Её безэмоциональность выводила его из себя. Казалось, будто её покинул вполне уместный для сложившейся ситуации страх, а присутствие Кристиана больше не вызывало напряжения. Уж лучше бы она дерзила, показывала характер, истерику закатила, чем молчала и думала, бог знает о чем!
– Вот возьми. У тебя высокая температура и наверняка болит горло. Жар спадет и на какое-то время боль в горле не будет такой резкой.
Немного опешив, Кристиан взглянул на две розоватые капсулы, которые Кристина положила на стол.
– С чего ты взяла, что у меня жар?
– Я живу со встроенным градусником, – ответила, делая что-то на кухне возле своего «чудо-изобретения». – Пей, если не хочешь, чтобы стало хуже.
– Да куда уж хуже, – фыркнул он себе под нос, забросив капсулы в рот.
– И выпей это. Не горячее, но всё же станет полегче.
Кристиан опустил глаза в белую кружку, над которой танцевал полупрозрачный пар. Вода была бледно-коричневой, мутной, пахла еловыми шишками.
– Это чай с медом.
– Ненавижу мед.
Её глаза на мгновение распахнулись.
– Спрея для горла в аптечке нет. Было бы лучше с молоком размешать, но в холодильнике его тоже нет. Остается чай.
– Я не буду.
– Как знаешь, – пожала она плечами и снова заняла кресло.
Кристиан опустил глаза на кружку, потом с подозрением взглянул на женский затылок. Укутавшись в одеяло, Кристина снова опустила голову на спинку кресла и, если бы горела печь, то она бы сейчас любовалась пламенем огня и наслаждалась звуком потрескивающих дров, а не таращилась на холодную каменную стену. Впрочем, её глаза наверняка были закрыты. Большие синие глаза, в которых погибало всё живое.
Горло действительно болело и, чем чаще Кристиан сглатывал слюну, тем свирепее эта боль становилась.
– Мерзость, – поежился он, втянув запах чая. – Как эта гадость может вообще кому-то нравиться!
Кристина издала короткий смешок и покачала головой.
– Я сказал что-то смешное?
– Точно нет. Скорее, даже пугающее, – добавила Кристина тихо, а потом сбросила с себя одеяло и поднялась на ноги. – Я хочу помочь, – заявила уверенно. Бровки взметнулись, плечи расправились. – Да и тебе нужно отдохнуть.
– В этом нет нужды. Ты уже достаточно помогла, определив нас сюда, – со злым сарказмом сказал Кристиан и направился к окну.
– Ты мог бы не ехать!
Он обернулся и, наконец, увидел в глубокой синеве больших глаз блеснувший злостью огонек.
– Тогда бы ты умерла, Кристина. Насколько я помню, вчера ты кричала, что тебе нельзя этого делать. Получается, для тебя очень хорошо, что приехал всё-таки я, потому что с такими темпами и организацией спасательной операции, как здесь, черта с два тебя бы кто-то нашел. И, поскольку, ты ходячее недоразумение, пожалуйста, приляг и отдохни. Не хочу, чтобы твоя «помощь» сложила этот дом.
– В таком случае, работай активнее. Мне уже осточертела твоя компания и пустая болтовня.
– Это взаимно.
– Работай! – хлопнула в ладоши и кивнула на окно. – Живее, Кристиан! Живее! Меня уже тошнит от вида твоей надменной физиономии!
– Нервы сдают? – хмуро улыбнулся он. – Продолжай! Будешь у меня вместо телевизора, в котором сутками показывают всякую чепуху, сродни той, что творится в твоей голове!
Прекрасно. Она обнажила перед ним свои эмоции. Приоткрыла завесу в собственные мысли и так ему становилось легче.
– Мерзавец, – произнесла Кристина, темнея от злости и негодования.
– Солнышко, а что тебе не нравится? Я честен с тобой и максимально открыт! – развел он руки в стороны. – Не я бегаю за тобой хвостиком последние несколько часов! Не я проявляю «заботу» с кружечкой чая
