по течению, а я задам нужное направление.
– Какой же ты лицемер, – произношу полушепотом. – Ты пришел сюда не чтобы поговорить со мной о собственном «уважении» ко мне, какое ты наглядно продемонстрировал на всю страну, – показываю кавычки пальцами, – и даже не чтобы узнать, чем моя наивная натура все эти дни была обеспокоена. Ты даже не знаешь и не хочешь знать, что я чувствую.
– Ты мне уже говорила, что ты чувствуешь, – усмехается он. – И не раз. Напоминаю ещё раз: тебя заботит покой и счастье твоих близких. Не бывших друзей, Кристина, – уточняет таким тоном, словно перед ним недоразвитое существо, – а родных и близких тебе людей. И ради них ты вынуждена связать себя узами брака со мной – отцом твоего ребенка, – сроком на три года. Мною так же движет покой и счастье моей семьи, а так же чудесная возможность воспитать наследника без отягощающих дальнейшую жизнь последствий.
Смешок вырывается из моего рта, голова становится свинцовой.
– Отягощающее последствие – это сварливая жена, недовольная суммой алиментов? – предполагаю.
Откровенная ухмылка – всё, чего я, по мнению Кристиана, сейчас достойна. Поправив высокий воротник кашемирового свитера, словно тот сдавливал шею, он молча разворачивается, чтобы уйти.
– И вот ещё, – добавляет напоследок, глянув на меня через плечо, – сократи свои рабочие часы. Отвлекись на организацию нашей свадьбы. Потом будет «медовый месяц», а дальше тебе не за чем выходить на работу. Мы будем готовиться к рождению малыша. И собери, наконец, свои вещи. Ты переедешь ко мне на следующей неделе.
Не знаю, сколько вот так стою, оцепенев от ужаса. Пять минут? Двадцать? Несколько часов? Головокружение возвращает сознанию трезвость, залпом выпиваю стакан воды. За окном вечные ночные огни. За дверью – верный своему хозяину Альберт. Ещё чуть-чуть и я стану такой же – покладистой и молчаливой собственностью.
Лопаты в доме не оказалось, поскольку все инструменты для улицы хранились в гараже, а через дом в него не попадешь. Из полезного, что могло помочь выкопать туннель на поверхность, оказалась разве что столовая ложка.
– Может, это? – Кристина протянула алюминиевую чашку. – Всяко лучше, чем голыми руками.
Кристиан молча забрал посудину и продолжил зачерпывать снег. Самочувствие было на редкость паршивым. Померзшие руки покрылись бордовыми пятнами, лицо обветрилось, но это казалось не столь важно, как то, что всё тело страдало от простудной ломоты. Меньше всего на свете ему хотелось заработать воспаление легких, однако в рейтинге самых сильных желаний лидировало скорейшее возвращение в привычный мир. Подальше от места, совершенно не подготовленного к подобным капризам природы. Бросив взгляд через плечо, Кристиан подавил чих и ожесточеннее продолжил рыть путь к спасению. Подальше от нее.
Снег, который он выгребал, будучи уже в оконном проеме, падал в дом рядом с диваном. Кристина, желая продлить ему жизнь, умудрилась сдвинуть махину в другой конец гостиной, ковер она свернула и убрала к стене.
– А не всё ли равно? – не сдержался Кристиан, спрыгнув с окна, спустя сорок минут нелегкой работенки.
Безразлично оглядев огромную лужу на темном ламинате, он в который раз попытался представить, как девушка, весившая не больше пятидесяти килограммов, смогла протащить его неподъемное тело через весь дом в спальню, а потом погрузить его на кровать.
– Зачем губить то, что вполне можно сохранить? – ответила она риторическим вопросом, стоя к нему спиной.
Кристина что-то готовила на кухне в окружении десятков свечей. По комнате разносился слабый запах копченостей, от которого незамедлительно заурчало в желудке.
– Лучше поздно, чем никогда понять эту простую истину, верно? – бросил Кристиан, не удержавшись от смешка.
– Я нашла три супа быстрого приготовления, – не отреагировала она на его язвительное замечание. Поникший голосок отозвался в нем предательским чувством вины и сожаления. Но слишком крошечным, чтобы он уделил непрошеному ощущению должное внимание. – Поешь сейчас, потому что он вот-вот совсем остынет.
Когда она отошла в сторону, Кристиан увидел самодельный «аппарат» для приготовления пищи. Ну, или хотя бы каким-никаким, а способом её подогрева. Две стопки из трех книг, на них два ножа, на их лезвиях небольшая алюминиевая чаша, а в ней, очевидно, вода, в которой на водяной бане разогревается небольшая стеклянная миска с супом. А тепло обеспечивают две свечи между книгами, чей огонь греет дно чаши.
– Изобретательно, – вылетело с сарказмом.
– Моя убогая фантазия в чуждых мне условиях способна только на это.
Взяв свою порцию, очевидно, от одного пакетика супа, Кристина расположилась в кресле и поджала под себя ноги. Она снова сидела так, чтобы Кристиан видел только её затылок, и это не могло не вызвать у него ещё один короткий смешок. Он предпочел занять место за круглым обеденным столиком.
– Ты зажгла много свечей. Свет нам ещё понадобится.
– Я нашла целую коробку в чулане.
Кристиан взметнул бровь.
– В чулане? – смотрел он на её затылок. – Я там был и всё осмотрел. Коробки со свечами не было.
– Значит, осмотрел невнимательно.
Закатив глаза, он молча принялся есть. Чтобы опустошить маленькую миску, много времени ему не понадобилось. Он совсем не наелся, но даже этого было достаточно, чтобы почувствовать себя уставшим. Да и усилившаяся головная боль требовала незамедлительно лечь в постель.
Кристина откинула голову на мягкую пышную спинку кресла, а потом издала тихий-тихий стон, который он бы точно не услышал, не будь всё его внимание обращено к ней. Кристиан отвернулся, пламя свечи рядом с ним заколыхалось. Не имея желания вести беседы, он с неохотой признавал, что затянувшееся молчание между ними давило похлеще тяжелого слоя снега на этот дом. Они могли бы обсудить возможность своего спасения. Например, разделить работу над расчисткой снега. Час он, полчаса она.
Сжимая челюсти от скверной невозможности забыть приглушенный звук, невольно сорвавшийся с её уст, Кристиан спросил:
– Как ты себя чувствуешь?
– Отлично, – ответила Кристина без единой эмоции. Ни раздражения, ни злости, ни волнения. Ровный и тихий голосок. Она даже не шевельнулась, как и вчера на аукционе, когда поняла, что он находился в зале.
– Учитывая, что ты находишься в чуждых для себя условиях, это весьма сомнительный ответ.
– Мой ответ не должен волновать тебя больше, чем судьба этой мебели.
Кристиан задержал взгляд на её волосах. Свет огня подсвечивал пшеничные пряди, отражая в них алую частичку себя. Её дерзкое замечание резануло слух отсутствием хоть какого-нибудь датчика настроения. Определить её отношение к происходящему было абсолютно невозможно.
«А надо ли?» – спросил он себя, закрыв глаза от болезненного выстрела в голове.
Кристиан ушел в ванную комнату. Он достал аптечку,
