будет несчастной.
Я не позволю ей выйти замуж за этого хмыря, потому что я ее люблю. Я ее люблю, мать ее. До искр из глаз. Она приедет и я признаюсь в своем обмане. И будь что будет. Даже если меня этот горячий кавказский парень убьет. Ее не отдам.
Венера
– Это какая-то ошибка, – хриплю я, глядя на женщину, сидящую напротив. Она собрана и серьезна, и глаза ее сквозь толстые линзы очков, кажутся слишком большими и смешными, как у мышки из мультика. – Мы же уже начали подготавливать документы. Собрали все, что вы нам велели. Почти все, дело за свидетельством о браке. Но это лишь дело времени, очень короткого его промежутка. Ванька же наш. Его не могут у меня забрать. Послушайте. Ну давайте я поговорю с его усыновителями?
– Вы в своем уме? – приподнимает бровь работница службы опеки. – Венера Карловна, есть такое понятие, как тайна усыновления. Одно вам могу сказать, мальчику несказанно повезло. Обычно детей его возраста не усыновляют. Редкий случай. И уж тем более редкий, когда таких детей забирают в богатые семьи. Иван ребенок проблемный, у него в личном деле клейма ставить негде. Хулиган, склонный к побегам, кто там его знает, какие у него гены. Ребенок, которому нужно особое отношение.
– Послушайте, он совсем не такой. Я его знаю. Я знаю моего мальчика. Он добрый и ранимый, и он…
– В нашем учреждении куча детей, которым нужны родители, – устало выдыхает женщина. В ее голосе участие, но видно, что ее утомил разговор. А мне кажется, что меня перевернули кверх ногами и со всей силы ударили головой о землю. И дышать нечем, горло перехватил слезливый спазм. И Вазген за моей спиной кажется дышит слишком громко. А в комнате воздух превратился в кисель. – Они все ждут маму…
– Он мой, слышите? Ваня мой мальчик. Не отдам никому. Ну как же… Как же так? Это же ребенок, а не песик. Он ждет, что я стану его мамой, и я его очень люблю. Это бесчеловечно.
– Вопрос решен. Ребенку будет хорошо в приемной семье. Мальчику нужно хорошее воспитание, любовь отца и крепкая рука.
– Я бы дал ему эту любовь. Слушайте сюда. Я это так не оставлю. Мы с моей невестой… – голос Вазгена гремит в пространстве, сотрясает студенистую субстанцию, в которую превратилось все вокруг. А я почти не слышу его слов. Оглохла от горя. И руки жениха моего на моих плечах кажутся тяжелыми как чугун. Раскаленными. Хочется сбросить их. Потому что эта поддержка его сейчас мне совсем не нужна. Я хочу помощи другого мужчины. Другого человека.
– Я вызову охрану сейчас, – спокойно говорит чертова бюрократка. – И вы потом вообще не получите ни одного ребенка, потому что в личном деле у вас будет пометка. Я ясно изъясняюсь?
– Ясно. Предельно, – твердо говорю я, поднимаюсь со стула. Хочется поскорее выйти на воздух из этого ада. Я не стану матерью. Никогда не стану. – Вазген, пойдем.
– Не вздумайте глупить и мешать усыновителям. Мой вам совет, просто смиритесь. Хотя, мальчика наверное уже забрали. Но…
– Как? Как забрали, – господи, это какой-то сюр. Это невозможно. Мой мальчик. Мой ребенок… – Он же в больнице. Он…Это что же получается, можно вот так просто ребенка забрать? По какому праву?
– По праву законного родительства, – припечатывает сужащая.
Я бегу к выходу, не чуя под собой ног. Вазген догоняет меня уже возле машины. Прижимает к себе, так, что я упираюсь носом в его грудь, крепко, что не вырваться. И я наконец даю волю бессильным слезам.
– Ты его выписал? – всхлипываю в воняющую одеколоном дубленку, – кроме тебя никто не мог.
– Я бы никогда не сделал тебе так больно, – шепчет жених. Он точно моя судьба. И город этот и отделение венерологии. Все, что мне осталось в чертовой жизни. А человек, которого я бросила в доме бабушки, просто моя минутная слабость. Моя огромная ошибка.
– Отвези меня на работу, – выдыхаю я. Мне даже не больно. В душе я труп. И единственное, что еще позволяет мне дышать – воспоминания о сегодняшней ночи. Ночи, когда я сходила с ума, пока моего мальчика увозили от меня навсегда. И теперь я умираю от отвращения к себе. И яростной злости к ни в чем неповинному мужчине, потерявшему память.
– Венер, может поехали ко мне? Отдохнешь, а потом…
– Что потом? Почему к тебе? Ты реально ревнуешь меня к Милосскому? И правильно делаешь. Потому что сегодня ночью я была с ним. Потому что мне было с ним хорошо. Потому что…
– Замолчи, – он встряхивает меня за плечи, и я сбиваюсь с дыхания. Истерика накатывает волнами. И его губ кажутся раскаленными, когда он затыкает мой рот своим. А сил вырываться у меня просто нет. Нет и все. И я не вижу ничего и никого вокруг. Только понимаю, что ничего ни хера не понимаю. И он уелует меня по хозяйски, как собственность. А я ничего не чувствую, кроме жгучего отвращения. – Мне плевать, слышишь? Только моя. Ну, будем считать, что ты мне отомстила.
– Ты совсем что ли? – истерично хохочу я. – Так не любят. Это не любовь, прощать измены. Это какое-то извращение. Куколдинг, кажется. Это…
Где-то совсем рядом скрипят тормоза, яростно рвут гребаный мир. И мне интересно оглянуться. Кто же там так не жалеет железного коня? Но Вазген не позволяет сделать этого. Держит меня за руки, не отпускает и на секунду. Покрывает мое лицо поцелуями.
– Ты моя, Венера, – скалится он. – Завтра приедет моя родня.
– Отпусти.
– Садись в машину.
И я подчиняюсь. Сажусь на пассажирское сиденье и пялюсь в окно. Странно, снег усыпан цветами. Красивыми, трогательными, кажущимися ирреальными. Интересно, кто же посмел такую красоту вот так варварски обидеть? Хотя нет, не интересно. Вся моя жизнь летит под откос, задорно вопя песню про ямщика, который гонит. Варварски рушится.
– И бабушка Сирануш приедет? – глупо спрашиваю я. Даже представляю встречу армянской матроны и моей бабули, которая как паровоз курит «Беломор» и ругается матом, словно пресловутый ямщик. Вот это будет шапито.
– Она очень хочет тебя увидеть, – улыбается Вазген. – Кстати, я тебе купил платье для встречи с моей семьей. Ты прекрасна. Но выглядишь не как жена глав врача.
– А я и не жена тебе, Вася.
– Пока нет.
– Пока? – шепчу я.
– А Милосского чтоб духу не было в доме твоей бабушки. Хотя, он туда не вернется больше.
– Ты не имеешь права мне указывать, – ухмыляюсь я, совсем не обратив внимания на слова моего не жениха. Я не выйду за него замуж, это я знаю точно.
– Пока, – хмыкает Вазген.
Матвей Милосский
Чертов дурак. Гребаный сумасшедший идиот, с какой-то стати поверивший в тупую сказочку про счастье. Не бывает в этой жизни долго и счастливо. Не в моем мире.
– Это все может быть совсем не тем, что кажется. Матвей, ты не руби с плеча.
– Ну да, язык его у нее во рту, это конечно не то, чем кажется. И еще, меня зовут Матвей Дионисович, для всех подчиненных, ты не исключение, запомни это Боря. Я не дружу с челядью, любить не умею, и никогда ни к кому не привязываюсь. Я научился этому вот как раз для того, чтобы мне было насрать на то, что не то чем кажется, – ухмыляюсь я, наконец-то сбрасывая с себя морок этого проклятого всеми богами города, и чары горбоносой ведьмы, которая смеется сейчас, закинув голову к небу, и целуется с проклятым волосатым джигитом. Чему радуется? Тому, что мальчика не получит? Лицемерная сука. Прижимается всем телом к своему жениху, а у меня кажется из глаз летят искры. Она думает, что получила мою душу, нет она ее выжгла до тла. И цветы эти гребучие летят в открытое окно дешевой машины Бориса. Чертова ведьма. Чертов снег. Чертов город. Ненавижу. – Поехали, что встал? Я возвращаюсь.
– Слушаюсь, – насмешливо отвечает этот наглец. Ну, ничего,
