«Ты принадлежишь этой земле не меньше, чем той, которую считаешь родной».
Так и есть, ни разу с тех пор, как я сюда приехала, я не чувствовала себя чужой. Мне здесь тепло, и не только потому, что эту страну омывает четыре моря. Хотя разве этого мало?
Только сейчас приходит осознание. Да, поначалу было непривычно — другая страна, другой уклад, другие правила. Но я слишком быстро привыкла, даже чересчур.
Так может это потому что я дома?
А затем рикошетом отскакивает в подкорке то, что не дает покоя все эти дни. И я спрашиваю сама себя словами все того же Атеша:
«Ты слишком была счастлива у себя дома?»
И сама себе отвечаю.
Нет. Не была. Для мамы, которую я боготворила, я оказалась лишь способом удержать любимого мужчину. Сначала удержать, потом пользоваться. Я с детства привыкла слышать, как дорого ей обхожусь и как у нас мало денег. Поэтому и пошла работать с первого курса университета.
Как дочь я была ей не нужна. Чему удивляться, что и женой я оказалась такой же ненужной?
Счастливой я стала здесь, особенно когда родилась Лале. Но при этом та маленькая девочка внутри меня все еще страдает от того, что ей нигде не нашлось места. И что она по-прежнему одинока.
Я всегда завидовала одноклассникам, у которых были большие семьи. Толпы дядек и теток вместе с двоюродными и троюродными братьями и сестрами. Мы с мамой всегда были вдвоем, и теперь у меня есть все шансы повторить весь этот сценарий с Лале.
Хоть на улице тепло, меня передергивает.
Нет, я не хочу такого своей дочке. Здесь, в доме Эмир-бея, с ней обращаются без преувеличения как с высокородной принцессой. Все, начиная с хозяина дома и заканчивая прислугой.
И теперь мне предлагают семью. Большую. В Турции обычно они большие. Все как я мечтала — и братья, и сестры, и дядюшки с тетушками. И у меня столько соблазна согласиться. И ни одного аргумента, чтобы отказать.
Возвращаются Эмир Дениз с Омером. Оба явно довольные и веселые.
Ломаю голову, как бы так ненавязчиво расспросить Омера, куда они летали. Но ломать ничего не приходится, он подходит сам.
— Ясемин, дочка, — несмело протягивает руку, чтобы обнять. Но я делаю вид, что не замечаю, и он опускает ее обратно, — у меня новости. Пойдем, поговорим?
Мы идем в ту самую беседку с видом на Босфор.
— Ты знаешь, где мы были? — спрашивает Омер без лишних слов. Встряхиваю головой, показывая, что нет. Не знаю.
Он берет паузу, но не длинную, достаточную для того, чтобы озвученное произвело нужный эффект:
— Мы с Эмиром летали к моим сыновьям в Америку, чтобы сделать тест-ДНК, — отец сдерживается, но глаза выдают торжество и ликование. — Афра соврала, это не его дети.
— Соврала? — недоумеваю я. — Но зачем? Зачем она оболгала Эмир-бея?
— Эмир сказал правду, но не всю. Он благородный человек, не стал наговаривать на сестру. Но мы встретились с ее подругой, и она рассказала нам, что Афра была безумно влюблена в Дениза. Она считала, что троюродное родство небольшое препятствие, раньше между собой женились и двоюродные. Эмир же относился к Афре как к сестре. Вот она и решила ему отомстить. Оговорить. Пошла с подругой в ночной клуб, познакомилась с парнем. Она даже имени его не знает. Так что ни у Мерта, ни у Керема нет другого отца, кроме меня.
На миг мелькает слабая надежда, что сейчас он скажет: «Теперь вы мне не нужны, можешь забирать дочь и идти на все четыре стороны». Но вместо этого слышу совсем другое.
— А у меня нет и больше никогда не будет других детей, кроме тебя, Ясемин.
И мне от отчаяния хочется плакать.
Глава 20
Ясмина
— Не волнуйся ты так, дочка, мои родители тебя не съедят, — Омер шутит, впрочем, это не мешает ему самому нервно перебирать край лацкана пиджака.
— А меня? — серьезно спрашивает Лале. — Меня съедят?
Омер тут же расплывается в умильной улыбке.
— Ну что ты, мой прекрасный цветочек! Бабушка Хасна и дедушка Кемаль не едят детей.
— А кого они едят, дедушка?
Дедушка Омер от такого обращения растекается лужицей и принимается подробно перечислять, чем именно предпочитают перекусить самые старшие Оздены.
Мы едем знакомиться с родителями Омера, которого я по прежнему не могу называть отцом. Но мы с ним прошли ДНК-тестирование, которое показало, что Омер со стопроцентной вероятностью мой биологический отец. А главное, я все рассказала Лале.
Надо было видеть, как отреагировала моя девочка. Сначала замолчала, затем прикрыла обеими ладошками рот.
— Это плавда? — посмотрела на меня восхищенными глазками. И к Омеру на турецком: — Вы мой дедушка?
— Да, мое сокровище, — подтвердил Омер, — я твой дедушка. Папа твоей мамы.
— А вы точно хотите? — внезапно спросила Лале.
— Хочу? — удивился Омер. — Что именно я должен хотеть, жизнь моя?
Лале замялась, посмотрела на меня в поисках поддержки. Затем снова на Омера. Наклонилась к нему и доверительно прошептала:
— Хотеть быть моим дедом. Только сильно-сильно надо. Иначе я не согласна.
Омер растерянно заморгал.
— Как я могу не хотеть, душа моя? Ты же самый красивый цветочек на свете.
Но Лале не сдалась, пока не взяла с Омера слово, что тот будет ее дедушкой вечно. Только мне призналась, когда я укладывала ее спать.
— Почему ты решила, что дедушка Омер передумает быть твоем дедом, малышка? — спросила я ее, поправляя подушку. Лале долго молчала, а потом проговорила скороговоркой:
— Плосто один уже пелехотел быть моим папой!
И отвернулась. А меня изнутри обдало волной жара, так что даже кончики волос запылали.
Чтоб под тобой земля горела, Дамир-бей! Как ты посмел обмануть моего ребенка? А я, дурочка, с тобой еще целовалась…
После того, как тест ДНК подтвердил отцовство, Омер заикнулся о том, чтобы мы с Лале переехали к нему в дом. Я случайно услышала, пришла звать их на обед, а они слишком громко говорили с Денизом. И я замерла у двери.
— Раз уж обе девочки будут носить фамилию Озден, логично, если они переедут ко мне, Эмир-бей, — начал отец, но Дениз его перебил.
— У тебя недостаточно охраны, Омер-бей. Ясемин и Лале останутся здесь, пока мы не представим ее обществу.
— Но я скучаю по ним, особенно по внучке.
— Послушай, брат, я понимаю тебя, — голос Эмира зазвучал мягче, но это в сравнении. Насколько в принципе может мягко звучать голос этого человека. — Но ты как-то обходился без дочери двадцать лет, а теперь и дня прожить не хочешь.
— Ты правду говоришь, Эмир, — ответил ему отец, — но Лале так похожа на мою маленькую Ясемин. Когда я на нее смотрю, словно переношусь в прошлое, где я был молодой и влюбленный. А моя единственная дочь называла меня папой. Если бы ты знал, брат, как я хотел бы вернуться в прошлое и все изменить. Я бы сделал все, чтобы моя дочь была рядом.
Я тихо на цыпочках отошла от двери до самой лестницы и уже оттуда затопала громче, чтобы меня было слышно. И теперь услышанное мне тоже не дает покоя.
Значит Омер запланировал мой выход в свет, и я понимала, что он когда-то об этом заговорит. Но во-первых, я еще не решила, соглашусь или нет. А во-вторых, причем здесь Эмир Дениз?
И конечно, глядя на отца, я теперь не могу не думать, как могло быть, если бы наша с Омером связь не прервалась.
Мы подъезжаем к большому дому, огороженному высоким забором. Он не выглядит так кричаще роскошно, как дом тех же Денизов. Здесь больше сдержанной элегантности и стиля — того, что отличает коллекции люксовой серии от масс-маркета.
Нас уже ждут. На крыльце стоит худощавая женщина с осанкой, которой позавидовала бы любая балерина. Вспоминаю, что госпоже Хасне Озден почти семьдесят пять, и невольно проникаюсь уважением. Впрочем, Кемаль Озден на свои восемьдесят тоже не выглядит.
Что ж, хотя бы в генетической лотерее нам с Лале повезло.
— Здравствуй, Ясемин, — сдержано здоровается Хасна и смотрит на Лале. — И ты здравствуй, принцесса Лале. Я бабушка Хасна.
