на всякий случай щипаю себя за руку и кривлю губы от боли. Переборщила.
Пахнет… Вкусно. Свежестью.
Повинуясь порыву, поднимаю соседнюю подушку, сохранившую отпечаток головы, и нюхаю. Надеюсь, никто меня не застукает за столько странным занятием.
Аромат очень знакомый. Очень! И я пытаюсь понять, кому он принадлежит, но мысли вскачь бегут впереди меня.
Мама, Вика, Кен… Подружка Вики… Приезд отца… Потерянный голос Маркела, которому я успела набрать в больнице…
И друг Кена. О нём я тоже думаю.
Может… Да нет же…
Прижимаю ладони к щекам и ещё раз осматриваюсь. Ни одна деталь не выдаёт хозяина помещения. Здесь нет личных вещей в поле зрения, кроме моей обуви, поставленной у самой двери.
Постанывая, спускаю ноги и некоторое время ловлю равновесие. Делаю махи руками и разминаю шею. Придя в себя полностью, обуваюсь.
На ручке двери нахожу и свою сумку. Быстро проверяю содержимое. Документы, телефон с несколькими пропущенными — всё на месте.
Осталось понять, к кому и как я попала. Наверное, поблагодарить за заботу и уехать. Опасности я не чувствую. Хотя бы потому, что среди неотвеченных звонков нет ни одного от мамы. Только от отца и Дианы со Светиком. Папе перезванивать не собираюсь, а девчонкам напишу сообщение в чат, когда выйду отсюда.
Открываю дверь и стараюсь ступать тихо. Вдруг хозяева квартиры отдыхают? Но нет. Они беседуют. Не кричат, но я улавливаю раздражение в мужском голосе и тут же покрываюсь мурашками, потому что узнаю его обладателя. Лёгкая хрипотца и очень… ммм… глубокий, наверное, тон…
Фух. Ну да. Вообще-то правильно. Даже логично, наверное. Антон — друг Кена. Он помогал нам, был с нами в больнице и наверняка Иннокентий попросил позаботиться обо мне. Вот почему он мне снился! Я просто сквозь сон его видела, а подсознание перевернуло увиденное с ног на голову.
Смешно же. Во сне он казался чуть ли не влюблённым в меня. И я сама… тоже что-то странное ощущала. Тепло. Да, тепло. Как глупо.
Помимо воли, глаза упираются в накачанную мужскую спину. Меня снова штормит, только теперь от смущения и стыда. Так бессовестно разглядывать просто неприлично, но меня как примагнитило к рисункам, вытатуированным на гладкой коже. Она немного смуглая в тех местах, куда не добрался мастер, сотворивший красоту.
— Я твоя жена, — звучит громко и зло.
Это моментально отрезвляет. От неожиданности делаю большой шаг и сразу узнаю женщину. Она позировала на фото. И она жена. Жена Антона.
П. С. В авторской группе есть фото интерьера спальни Антона.
Впору начать биться головой о стену, потому что со стороны сцена выглядит пошлее некуда. Бывшая, орущая, что она жена.
И Ника. Потерянная и испуганная.
Она что-то говорит, прижимая сложенные замком руки к груди, смотря при этом исключительно на Веронику. А я не моргая слежу за Белочкой, готовый в любой момент схватить и не дать уйти.
Но хватать нельзя. Дотрагиваться в принципе нельзя, так как девчонка просто не поймёт и может в своей голове напридумывать неизвестно чего. Спасибо ей, что не плачет и не задаёт вопросов, как именно здесь оказалась.
Списываю на шок, но продолжаю контролировать каждый её шаг.
Я босиком и в одних штанах. Она — полностью одета.
За спиной Вероники приоткрытая дверь. Чтобы выйти, Нике достаточно толкнуть дверное полотно от себя и получить свободу.
Мне нужно хотя бы добраться до обуви.
Поворачиваю голову, примериваясь, как лучше отодвинуть в сторону бывшую, и натыкаюсь на насмешливый взгляд. За всё время Вероника не проронила ни слова, благосклонно кивая на все извинения моей рыжей красавцы.
Моей, бл#дь! Потому что без вариантов уже.
— Полянский, — от былой истерики не осталось и следа. Вероника кусает губы, пряча смех: — Да ладно-о-о?!
Что там «ладно» или «не ладно» меня не интересует. Ника уже держится за дверную ручку и собирается скрыться, но я не могу этого позволить. Не сейчас, когда она разбита вчерашним.
Не сейчас, когда я так нуждаюсь в ней!
— Ника, подожди, — мягко зову, не обращая внимания на веселье давно уже чужой женщины. — Я сейчас оденусь и вместе поедем в больницу. Вероника уже уходит, — давлю голосом. — Не успел вас познакомить.
— Расслабься, девочка. Я бывшая жена Полянского, — пока я подбираю формулировку, она опережает. — Не знала, что у вас всё серьёзно.
— Я… Мы… Нет! Господи, нет! Ваш муж… Он просто помог… Я…
— Ты, кажется, спешила? — обращаюсь к Веронике. — И мой совет: поищите хорошего адвоката. Может быть, он и поможет. Хотя против Малышева… Вряд ли.
Надо отдать должное, без лишних слов, нас оставляют с Никой вдвоём. Она, прижавшись к стене, смотрит на меня расширившимися глазами. Я же впитываю её образ, миллиметр за миллиметром изучая, будто не сделал этого ночью.
Любуюсь, успокаивая грохочущее сердце.
Не могу представить, чтобы предпринимал бы, уйди она сейчас. Возможно, караулил бы в больнице.
— Мне нужно две минуты. Можешь пока выпить кофе или чай. Что ты любишь? Извини, — развожу руками, — не успел заказать завтрак. Могу по-быстрому сделать бутерброды.
Жду.
Ника отмирает и слабо улыбается, а я залипаю на её губах.
— Я не хочу, но… Могу сделать вам?
Понимаю же, что её предложение продиктовано вежливость.
Понимаю, что я не голоден. Но — чёрт побери! — отказаться? Ни за что!
— Очень хочу! Слона бы съел, если бы кто-нибудь приготовил, — подмигиваю и приглашающе веду рукой в сторону кухни. — Справишься? Холодильник, кофемашина…
— Я… попробую.
Очень хочу остаться, но прекрасно понимаю: полуобнажённый мужик и неискушённая девочка. Она чувствует себя не в своей тарелке, что проявляется румянцем и дёргаными движениями.
Скрываюсь в спальне, где мы ночевали, и торопливо переодеваюсь. Но сразу не показываюсь. Даю время ей освоиться, а себе остыть и хотя бы перестать улыбаться.
Когда показываюсь вновь, застаю Нику около плиты с лопаткой в одной руке и крышкой в другой. Мысленно благодарю маму за подгон в виде новой посуды: она стояла нетронутой и… пригодилась.
Без обуви Бельчонок совсем маленького роста. Она встаёт на носочки и тянется к шкафчику с тарелками. Не достаёт.
Я напрягаюсь. Не должен, но мышцы каменеют, а во рту пересыхает. И это мы даже не стоим рядом.
Исправляю несправедливость и, подойдя вплотную, помогаю достать посуду. Ставлю на стол, но не отхожу. Один вдох, чтобы ожить.
