Ознакомительная версия.
– Ты не хочешь услышать меня! Я ушла из дома с твердой уверенностью, что сумею всем доказать: я чего-то стою.
– Давно пора остановиться. Перестань. Не надо никому ничего доказывать.
– Я не могу.
Мамочка, не могу писать дольше. Вызывают на сцену. Жаль, ты не слышишь этих оваций. Зато сможешь показать открытку всем соседям. Правда, удивительно красивый зал? Настоящие ракушки над морем.
Привет всем нашим.
Люблю, целую, А.
– Когда ты перестанешь ломать комедию? – Зоя прячет в сумочку открытку с изображением концертного зала Сиднея.
– Когда ты осядешь в Швеции.
– Ясно. Значит, никогда.
– Слушай, ты как-то говорила, что у твоего шведа есть связи в нашем издательском бизнесе.
– Вроде да, а что?
– Да, так. Надо кое-какие стихи в печать протолкнуть.
– Ты пишешь?! – визжит Зоя. – Это чудесно!
– Это чудесно, Андреа. Просто чудесно! Восхитительно! Волшебно! Великолепно! У меня нет слов. – Олег вальсирует по своему музыкальному салону.
– По-моему, целая куча, – смеется Андреа.
Она и сама довольна результатом. Они с Маратом отлично поработали. Хоть и не сработались. Совсем. Если истина рождается в споре, то это как раз об их детище. Музыкальный салон Олега – продукт каждодневного, непрекращающегося спора, всепоглощающего соперничества и обоюдной неприязни его оформителей.
– Шарманка обязательно должна стоять у входа. Можно разыгрывать представления, заводить ее, когда гости покидают салон, и притворяться шарманщиком, который рассчитывает на некоторую благодарность с их стороны за полученное удовольствие. – Андреа прикрывает глаза и пытается представить хозяина дома с протянутой рукой.
– На шарманщика твой Олег не тянет, – цедит Марат, делая ударение на слове твой.
– Ну конечно! – сверкают зеленые искры. – Куда уж банкирам до высоких материй! И он не мой.
– Жаль, правда?
– Обсуди это с маляршами! – Тут Андреа утрирует. Отделочные работы давно завершились, и Тонина эпизодическая роль в жизни Марата тоже подошла к концу.
– Что это? – Андреа раздраженно показывает на картину.
– А ты не видишь?
– Вижу. Поэтому и спрашиваю.
– Странно. Если видишь, зачем спрашиваешь?
– Здесь должна висеть гитара.
– На центральной стене?
– Да, на центральной.
– Перед всеми инструментами?
– Да, перед всеми.
– Как будто она самый главный из них?
– Не как будто, а главный, – рычит Андреа.
– А я думаю, что самый главный в сводном оркестре – дирижер. И он, – Марат кивает на портрет Шостаковича, – здесь отлично смотрится. А гитару, когда появится, можно и в угол поставить.
– Гитару?! В угол?!
Что бы еще придумать в ответ такого обидного? Не предлагать же запрятать в угол Шостаковича?
Иногда Марат пытается заключить перемирие.
– Давай сходим в музей Глинки. Посмотрим на экспозицию.
– Давай.
Приходят.
– Видишь, флейты слева, скрипки справа, как я и говорила?
– Это я так говорил, а ты утверждала наоборот.
– Нет, я!
– Да ничего подобного!
– Склеротик!
– Истеричка!
Иногда мосты наводит Андреа.
– Смотри, – протягивает Марату газету. – Что скажешь? – Ей интересно услышать мнение образованного человека, а уж в образованности загадочному сторожу нельзя отказать при всем желании.
Марат читает:
Половину белого,
Половину черного,
Половину смелого,
Половину стремного,
Половину светлого,
Половину мрачного,
Половину дерзкого,
Половину жвачного,
Половину резкого,
Половину кроткого,
Половину мерзкого,
Половину робкого,
Половину твердого,
Половину зыбкого,
Половину гордого,
Половину гибкого.
Половину теплого,
Половину снежного,
Половину злобного,
Половину нежного, —
Половинок много
Отыскал в себе я:
Половину Бога,
Половину Зверя.
– Сама писала?
– Нет.
– Твой друг?
– Просто знакомый.
– Близкий?
– Ну…
– Короче, стихи посредственные.
– Почему?!
– Потому что я не верю в процентное соотношение добра и зла. Они существуют отдельно друг от друга. И надо их не мешать в себе, а различать. Всегда. И не я один так считаю. Вот, послушай:
…И даже в час отдохновенья,
Подъемля потное чело,
Не бойся горького сравненья
И различай добро и зло…
– Фет? – только собирается спросить Андреа, но Марат ее опережает:
– Это Фет. Афанасий Афанасьевич. Но ты вряд ли слышала это имя. Иностранцы, кроме Пушкина, мало кого знают.
– Если ты такой умный, какого черта ты здесь работаешь? – срывается Андреа на запретную тему.
– А какого черта ты здесь живешь?
Ругань, стычки, пикировки, раздражение – вот чем наполнен воздух восхитительного, волшебного, великолепного музыкального салона.
– Прекрасная работа, Андреа, просто прекрасная, – Олег еще раз обводит взглядом свои владения. – Что же, предлагаю это отметить. Кстати, прошу заметить, сегодня не вторник и не четверг. Ну так как?
– Я согласна. Только… – Андреа очень не хочется предлагать это, но она сторонник справедливости, – …надо и Марата позвать. Здесь большая доля его труда.
– Отличная мысль. Тем более что и я буду с девушкой.
– С девушкой?
– Такому салону нужна хозяйка, Андреа. А поскольку мисс Испания явно не собирается идти навстречу моим желаниям, приходится подыскивать ей замену.
Теплый летний вечер на открытой террасе шикарного ресторана. Белое вино, ненавязчивая музыка, непринужденная беседа ни о чем. Две пары друг напротив друга. В одной мужчина и женщина постоянно переглядываются, улыбаются друг другу, касаются друг друга коленями под столом, в другой – делают все, чтобы этого не случилось.
Десерт близится к завершению.
– А у меня для вас сюрприз, – торжественно объявляет Олег.
– Какой? – Андреа ничего не хочет. Только завершить трапезу и избавиться от неприятного соседства.
– Какого инструмента все еще нет в салоне?
– Гитары, – пожимает плечами гитаристка. Тоже мне, новость. Они это прекрасно знают. Олег просил Андреа подобрать, но она наотрез отказалась делать это в Москве. Пойти на аукционы или выставки гитар означало одно: встретить старых знакомых или, того хуже, свекра. К этому Андреа готова не была.
Ознакомительная версия.
