Между тем я слишком далеко зашла в своих переживаниях — у меня стало развиваться какое-то странное бессилие, безжизненность. Началось все с телесных симптомов. Неделями я мучилась оттого, что, вся дрожа, просыпалась и не могла больше заснуть, также была не способна работать, думать… Случившееся забрало все мои силы, разум, всю радость жизни. Начались страдания. Все было так, будто меня кто-то сглазил.
Премьера нового шоу, разрыв с Янни, само ожидание его — всего этого оказалось достаточно, чтобы расправиться с внутренним блаженством, в котором я купалась до того ужасного дня, раскрывшего мне глаза. Я потеряла ориентацию и бдительность, своих главных проводников по жизни.
Вожделение — плохой советчик, оно делает слепым к опасностям.
Проблема была не в том, что он не пришел, а в том, что он не приходил.
Не продать ли этот слишком большой для меня дом и не податься ли в Мюнхен, спрашивала я себя. Дела с работой шли уже не так блестяще. С тех пор, как Янни съехал от меня, все становилось хуже и хуже, я уже едва могла тянуть одна этот груз. Ребенок, работа, дом, финансы… Собственно говоря, мне нужен был сильный партнер, не хахаль и не трепло, который взял бы на себя часть моей ноши. Он не годился для этого, он был еще слишком незрел.
Почему мужчины, в отличие от женщин, не совершенствуют свое искусство любовного обхождения? Потому что мы, женщины, и без того легко позволяем околдовать себя!
Самым обворожительным в нем было тело и шарм. Он излучал неотразимость грациозно скользящей кошки. При этом он отнюдь не был столь тверд, как это могло показаться вначале. Реагируя на некоторые вещи, он часто выглядел плаксиво, неуверенно, был полон жалости к себе и вовсе не был тем самым искомым «надежным мужчиной». Скорее это было изнеженное дитя, обворожительная дива, которая стремилась быть всеми обожаемой, и, пожалуй, была влюблена не в меня, а лишь в свое собственное, чрезмерно романтическое чувство, ко мне питаемое.
И наоборот, сколько искреннего чувства, сколько души вкладывал в меня Янни!.. Слишком поздно я прозрела.
Но именно его большое, прекрасное тело хотела я держать в своих руках, видеть в своей постели и ничего не могла с этим поделать.
Торак взглянул на меня через полуприкрытые веки. Его длинные ресницы приглушили этот взгляд, а на чувственных губах заиграла улыбка.
— Вы заметили? Слово «ОН» становится все больше и больше. Оно уже напоминает возбужденный мужской член… И вы, сударыня, с раздвинутыми ногами и распахнутой душой все больше и больше вожделеете его. Ваша душа становится пылающей вагиной, которая только ждет, чтобы ее удовлетворили. Это не самое плохое состояние, если оно преходяще и вы можете согласовать его со своим жизненным укладом.
Во мне живет Дионис. И Аполлон тоже. Кто победит?
ПРЕМЬЕРА
Премьера «Мамона для мамы».
Сплошное безумие. Я трясусь от страха и лезу под ледяной душ, чтобы немного успокоиться. Новую программу обычно испытывают в провинции, где промахи и ошибки не влекут за собой столь серьезных последствий. Мюнхенские газеты всегда пишут о крупных событиях в культурной жизни, и мое имя тоже упоминалось в них неоднократно. Я одна из первых в Германии.
Я и Янни не один год работали над моей карьерой, над имиджем, над искусством держать себя на сцене и вообще на виду.
«Мамона для мамы» — мое третье шоу. Большую часть текстов для него делала я сама, равно как и оформление самого шоу. И с этим всем я собиралась показаться в большом городе. Все было сделано так, как и задумано: красное платье из парчи с корсажем, светло-голубой задник сцены, художнику по свету позволили использовать все возможные цветовые комбинации, от радуги до адских всполохов, музыка вообще и мой аккомпанемент на концертной гитаре, позволив ей достичь почти неограниченного количества вариаций — заслуга Густа. Свое платье я после почти четырехмесячного поиска раскопала в одном известном мюнхенском бутике, это платье было как раз таким, как я его себе представляла!
Уже за неделю до премьеры я вся извелась от волнения, а в сам этот день с десяти часов утра пребывала в почти невменяемом состоянии. Это шоу было первым действительно настоящим в профессиональном отношении. Мои предыдущие программы были сформированы из получасовых гала-концертов, и в них я еще не так полно выражала себя, как мне бы хотелось. Тогда я была еще новичком и должна была считаться с такими общепризнанными женскими добродетелями, как доброта, мягкость. На втором шоу я просто стояла с Янни и еще шестью музыкантами на подмостках и еще не принимала всерьез все происходящее; это был всего лишь отдых от ежедневной серьезной работы, от суровых будней. Но такие шоу шли с большими издержками, и выручка — если не задействовать гигантские машины профессионального рекламного бизнеса — не шла ни в какое сравнение с расходами. Поэтому было очень важно — и для моей независимости тоже — следующую, вернее, первую по-настоящему профессиональную программу поставить на солидной сцене. И вот это случилось. Я уже не новичок, хватит уже этой женской слюнявости — от меня ждут качества и профессионализма. За три дня до премьеры мы собрались вместе: Янни, Густ и я — крепкое ядро; Янни — девять лет со мной, Густ — пять. В моем родном городке местные власти любезно предоставили в наше распоряжение сцену концертного зала для большого прогона, чтобы мы заранее могли установить там нужную аппаратуру, декорации, свет.
Со временем вырабатывается некое «ощущение сцены», и для каждого шоу оно разное.
Генеральная репетиция. Симон курит и путается у всех под ногами, пачка из-под сигарет, в которую он обычно сует мелкие деньги, на этот раз используется вместо пепельницы; он явно не в своей тарелке. Я сама стою на сцене — с бардаком в голове и приветливым выражением на лице. Наши спесивые широченные машины стоят снаружи и хвастаются наперегонки, а их хозяева сидят внутри и выглядят совсем не так хорошо; можно даже сказать — совсем нехорошо выглядят. Янни и меня бьет дрожь. Причем его иногда больше, чем меня. А мой страх за последние три дня, когда Янни уже ничего не мог для меня сделать больше того, что сделал, возрос неизмеримо. Женщина в белом пальто заглядывает внутрь, прислушивается некоторое время, бросает растерянный взгляд вокруг и снова закрывает дверь. Двое парней из внутренней охраны громко беседуют у входа и тоже явно ничего не понимают. Может быть, вообще никто не понимает, что я говорю?!!
Мы еще должны, а прежде всего я, перед премьерой дать кучу интервью — телевидение хочет узнать, о чем будет идти речь. Я с интеллектуальным видом изощряюсь перед микрофоном и мысленно спрашиваю сама себя, смогу ли все это выдержать?..
