голодная.
А меня спросить он не хочет?
— Даже в этой деревне есть врач. Хочешь питание внутривенно? Я могу организовать, — он опять двигает тарелку ко мне.
— Себе организуй. Я сказала, что не хочу! — скрещиваю руки под грудью.
Не дождется — не притронусь.
Неожиданно он меняет тактику. Встает и начинает заниматься своими делами. Двигает небольшой холодильник поближе к розетке, копается под раковиной и потом проверяет напор воды. Меланхолично наливает молоко в стакан и ставит его передо мной. Видимо, чтобы я не давилась сухомяткой.
Или потому что хочет напичкать меня дополнительными калориями.
Яр продолжает мельтешить у меня перед глазами. Перекладывает какие-то вещи на места, расправляет диван. Я тут же вспоминаю, что при своем обходе никаких других спальных мест больше не обнаружила.
Это что же, нам придется спать вотна этомвдвоем?..
В прошлом доме у Яра хотя бы была большая кровать. Я могла откатиться на край и сделать вид, что сплю одна. Здесь же диван гораздо уже. Гораздо.
Мысленно хнычу от негодования.
— К ночи дом должен прогреться, — рассуждает вслух. — Через пару часов начну топить баню.
— Баню? — я удивленно икаю, не успеваю захлопнуть рот. У него же здесь нормальная сантехника, почему вдруг баня…
— Что, не любишь? Можешь попробовать помыться в раковине, — он улыбается. Улыбается, черт возьми!
Теперь моя очередь злиться. Назло отодвигаю пирожки подальше.
— Они остынут и будут не такими вкусными, — Яр замечает движение тарелки. — Еще полчаса и я перестану быть добрым, малышка, имей в виду.
Я ничего не отвечаю. Опять смотрю на часы и засекаю время.
Точно через двадцать девять минут и пятьдесят секунд — десять я оставила на запас — быстро откусываю от пирожка. А то ведь Яр действительно может воткнуть мне иголку в вену.
Он удовлетворительно хмыкает и следует моему примеру. Опять садится слишком близко и сверлит меня взглядом.
— Чего так кисло жуешь? Не нравится? Мы обожали их в детстве, каждый раз не могли дождаться субботы, Надежда исправно приносила их именно в этот день… — Яр осекается, когда я в полном непонимании хлопаю глазами. У меня же в голове крутятся сразу два вопроса: что это за Надежда и с кем он обожал эти пирожки. — Забудь.
— Расскажи…
— В детдоме жратва была откровенно не очень. На нас экономили и мы вечно ходили голодными. От вида пустой каши уже подступало к горлу. Эти пирожки были отдушиной. Один раз сбежали, а потом притащили мешок продуктов. Попросили теть Надю сделать побольше, а она спросила, откуда у нас деньги, — он прерывается, чтобы откусить почти половину, я машинально тоже вгрызаюсь в свежую сдобу. — Ну а где мы их могли взять? Воровали, конечно. Че нам там было, по тринадцать. Шпана шпаной…
Его плечи опускаются. Яру будто стыдно передо мной.
Сейчас, я уверена, он может скупить хоть весь магазин, но что-то внутри него никогда не отпустит то время. Это как выжженное клеймо там, где его никто не увидит. Ты-то все равно знаешь, что оно там есть.
— Забудь.
Опять повторяет. Это слово звучит слишком резко. У меня даже пробегают мурашки от такой смены настроения.
— Она вас как-то наказала? — робко спрашиваю, почему-то сейчас мне холодно от того, что Яр закрывается.
— Наказала, — он раздумывает над тем, продолжать или нет, но все-таки выбирает первый вариант. — Две недели потом нас обламывала, но через три все-таки вернула субботнюю традицию.
— Твоя соседка была твоей…ээм…воспитательницей? — до меня внезапно доходит.
— Да. Мы поддерживали связь после того, как я вышел. Пару лет назад у нее случился какой-то сложный перелом, она долго лежала. Место никто держать не стал, да и возраст уже. Она всегда хотела жить в деревне, рассказывала, что выросла в ней, а потом в город переехала на учебу, когда молодая была. Ну и задержалась на месте. У этих двух домов был один хозяин, он их разом продавал. Во всех других вариантах надо было заморачиваться с ремонтом и водой, а здесь все было. Я и взял.
— То есть ты купил ей дом?
Яр спокойно кивает. Ворует у меня стакан, к которому я не заметила, как потянулась, и делает глоток. Его губы опять расплываются в улыбке.
— Второй уже, — подмигивает мне.
Я перевожу взгляд на пирожок в своей руке. И правда второй.
— Говорил же, что они вкусные.
Не знаю, вина гормонов это, стресса, из-за которого я нахожусь в нестабильном эмоциональном состоянии, но сейчас мне хочется смотреть на Яра другими глазами. Без презрения.
У него доброе сердце на самом деле. Только вот в мире, куда он попал, с таким очень сложно жить. Поэтому он скрывает это и не подпускает к себе близко.
Боже, я совсем запуталась…
— Завтра я найду что-нибудь нормальное тебе на ноги, а пока придется походить в моем, — внезапно прилетает мне. — Какой у тебя размер?
— Тридцать восьмой, — отвечаю без упрямства, вспомнив, как болели пальцы в кедах.
Ненавижу, когда в Яре просыпается эта дурацкая опека! Я же… Я же ведусь на нее.
— Будет тебе тридцать восьмой, — он дожевывает пирожок и складывает руки в замок на столе. — Мне жаль, Кудряшка, что все обернулось так, но тебе придется открыть глаза.
— О чем ты? — едва не заикаюсь.
— О том, что твоя же семья решила тебя «убрать».
Я сжимаю кулаки до боли.
Яр дает мне время на осознание его слов. Я не спешу что-то отвечать, просто жду, когда он продолжит.
— Мы должны были обменять тебя на сына Рината, — припечатывает меня новой откровенностью.
— Но я здесь.
— Но ты здесь, — Яр соглашается с очевидным кивком головы. — Как я уже сказал, ко мне в дом нагрянули не полицейские. Ты ведь видела их, правда? А теперь скажи мне, на них были какие-нибудь опознавательные нашивки? Они просили сдаться, прежде чем открыть огонь?
— Это ничего не значит.
— Это говорит о многом, девочка. На дом Рината совершили точно такой же налет. Они сразу начали стрелять, ты понимаешь это? Без предупреждения. Где гарантии, что они не попали бы в тебя? Что я не решил бы прикрыться тобой, как живым щитом? Зачем вообще нужно было это все делать, если у нас была четкая договоренность передать тебя им и забрать Руса?
Яр забрасывает меня вопросами, старается вывернуть мои мысли в нужном ему направлении.
— Твоей семье было плевать, останешься ты в живых или нет, — он продолжает. — Нормальный отец сделал бы все, чтобы защитить дочь. Он бы плюнул на бабки, лишь бы вытащить
