Через час я стояла на пороге ресторана. Я понятия не имела, как реагировать на звонок Питера, зато точно знала, что должна увидеться с Гриффином – загладить или хотя бы попытаться загладить свою вину и объяснить ему, что со мной происходит. И тогда, быть может, я и сама смогу в себе разобраться.
Но когда я вошла внутрь, меня снова охватило смятение: за недавно установленной стойкой, на одном из тщательно вытертых табуретов сидела Джиа – сидела, попивая кофе из высокой кружки и склоняясь к Гриффину. И оба они смеялись и выглядели совершенно счастливыми.
Я застыла на месте. Я застыла на месте, а они одновременно оглянулись на меня.
– Энни… – сказал Гриффин, а Джиа помахала мне рукой.
Я растерялась, не зная, что делать, и тоже вяло помахала. А потом развернулась и выбежала за дверь – слишком быстро, чтобы это показалось естественным.
Гриффин бросился следом, окликая меня по имени. Я всерьез решила не оборачиваться, но обернуться все-таки пришлось – прежде всего потому, что я свернула не на ту улицу и понятия не имела, куда направляюсь.
– Энни, постой… прошу тебя…
Он взял меня за локоть.
– Извини, – бросила я. – Не хотела вам мешать.
– Разве так она выглядела? – спросил Гриффин.
– Разве так это выглядело, – поправила я. – Ты ведь имел в виду «это»?
– А я что сказал?
– Ты сказал «она».
Не знаю почему, но «она» звучало в тысячу раз хуже. Возможно, потому, что в наши отношения опять оказался замешан кто-то посторонний.
– Энни, пожалуйста, послушай. Я вижу, к чему ты клонишь, но, прошу тебя, просто послушай меня. Джиа поссорилась со своим парнем и хотела поговорить со мной, посоветоваться. Вот и все.
– Посоветоваться с тобой? О своем новом парне?
Гриффин кивнул:
– Он не очень хорошо себя ведет.
«И он не единственный», – хотелось мне добавить.
– Гриффин, ты правда думаешь, что она должна обсуждать свою личную жизнь именно с тобой?
– Знаю, звучит глупо, но на самом деле это хорошо – хорошо, что мы разговариваем друг с другом. Для всех нас хорошо. Прошлое нужно оставлять в прошлом. Понимаешь, о чем я?
Я покачала головой, потому что не понимала, о чем он. Зато понимала другое: все у меня в сознании слилось воедино: прошлое и настоящее; Джиа и Ник, Гриффин и я; Джесси, Шерил и Джуд; «Сто открытий», фотографии и снова «Сто открытий». А ведь должны быть какие-то границы, разделяющие время, когда я не знала, что мне нужно, и время, когда знала; время, когда мне хотелось сбежать, и время, когда меня тянуло остаться.
– Может, вернемся в ресторан? – предложил Гриффин. – Здесь очень холодно.
Как бы в доказательство он плотно обхватил себя руками.
Я была все еще обижена, но, несмотря на это – а может, отчасти из-за этого, – все-таки сообщила ему о том, что сделала:
– Я разослала письма всем своим коллегам – ресторанным критикам и журналистам, которые пишут о стиле и об искусстве. Пригласила их приехать на предварительное открытие или в любое другое время. Вдруг тебе интересно.
– Конечно, интересно. Спасибо.
Я пошла прочь – на этот раз в нужном направлении.
– Куда ты? – крикнул мне вслед Гриффин.
Я не могла произнести ни слова, но он, казалось, прочел мои мысли, потому что нагнал меня и произнес:
– Я выбрал тебя, Энни, – в первый же день. И я знаю, что ты знаешь, хотя и делаешь вид, будто это не так. И еще я знаю, что ты тоже выбрала меня.
Я покачала головой, не желая признавать, что все так просто.
– Ты все время говоришь, будто прошлое осталось в прошлом. Но когда оно настолько переплетено с настоящим, это уже не прошлое, а что-то другое.
– Что это? – сухо спросил Гриффин. – Предлог, чтобы уйти?
– Как минимум повод окончить этот разговор, – сказала я, хотя и знала, что говорить такое не следует.
* * *
Той ночью, когда Гриффин вернулся домой, я притворилась, что сплю. Я лежала совершенно неподвижно, пока он ходил по комнате, раздевался и принимал душ, ложился рядом со мной и устраивался поудобнее.
Гриффин закрыл глаза рукой, не говоря ни слова.
Мне вспомнилась наша первая ночь, вернее, следующее утро. Тогда я тоже притворялась, что сплю, но Гриффин не изобразил, будто поверил, а сделал то, в чем я нуждалась больше всего на свете, – приблизился ко мне.
Может, теперь моя очередь?
Восемь дюймов. Нас разделяло всего восемь дюймов. Я совершила два кругосветных путешествия, три раза была в Дубае, четыре – в Гонконге. Я отыскала крошечный городок в Новой Зеландии, до которого можно добраться только на лодке, и то если знать, куда именно плыть.
Я умела отдаляться на огромные расстояния, но не знала, как преодолеть каких-то дурацких восемь дюймов и приблизиться к человеку, в котором нуждалась больше всего на свете.
Через несколько дней я сделала то, чего, казалось, не сделаю никогда: поехала в Амхерст, в библиотеку Массачусетского университета, и написала последнюю статью для колонки «Сто открытий». Я посвятила ее Лас-Вегасу – городу, о котором избегала писать все то время, что работала в газете, хотя он и находится недалеко от Лос-Анджелеса. Я отобрала несколько достопримечательностей, способных превратить Вегас в место, куда хочется сбежать от реальности. В список я включила живописный заповедник «Ред Рок Каньон» (рубрика «Открой глаза»), подземный корейский ресторан («Попробуй особый соус»), странную, но занятную общину на берегу озера («Выйди не в ту дверь») и частное казино в центре города – довольно далеко от Лас-Вегас-Стрип[15] («Вырвись за привычные рамки»). Казино это открывается только после полуночи, и в нем работает Эдвард, старейший дилер города, раздающий карты для игры в блек-джек вот уже семьдесят два года.
Ну а в последней рубрике, «Найди изюминку», я впервые поделилась с читателями чем-то личным. Я написала о часовне на границе города – маленькой часовне с оранжевыми ставнями. Пожалуй, это единственное место в шумном Лас-Вегасе, где можно устроить по-настоящему тихую свадьбу. Священник подарит вам по букету белых и зеленых цветов, угостит шампанским со вкусом малины и даст немного побыть вдвоем – и до и после церемонии.
Но ничего подобного я рассказывать не стала, а просто набрала: «Здесь я вышла замуж».
Я нажала на «Отправить» и быстро вышла из библиотеки. Вернее, хотела выйти, но у самых дверей заметила объявление о том, что сегодня вечером в студенческой столовой показывают кино. И название фильма: «Римские каникулы».
Не могу объяснить, почему я пошла туда, почему захотела снова окунуться в этот фильм и найти в нем утешение. Может, потому, что чувствовала себя опустошенной и усталой. А может, потому, что каким-то чутьем угадала: наступает последний момент, когда потерянное и обретенное находятся в неустойчивом равновесии, а оба исхода одинаково вероятны.
