— Это что? — спросил он.
Моя тетрадь лежала на столе.
— Это сценарий, — сказала я и стала краснеть.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Твой?
Я рассматривала кофейные чашки.
— Да.
Он взял тетрадь в руки.
— Сколько ты его писала?
— Почти полгода.
— Приличный срок, — сказал он.
— Только при мне не читай.
— Ты же знаешь, я понимаю, — сказал он, — прочту завтра.
— И ругай потом по-настоящему, — сказала я.
— Ты же знаешь, все как есть скажу.
Мы рассмеялись. Он убрал мою тетрадь в сторону. Я налила кофе и половину пролила на стол.
— Как была непутевая, так и осталась, — усмехнулся он.
А потом мы вместе схватили тряпку, чтобы все вытереть, и тут же вместе ее отпустили. Тряпка упала на пол.
— Я сама, — сказала я, — а то полезем вместе поднимать и стукнемся лбами.
Он улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он, — сама так сама.
Он сел. Я вытерла стол. Ночной океан шумел вдали.
— Скоро можно будет купаться, — сказала я.
Санди взял чашку с кофе.
— Я уеду, — сказал он.
— Когда?
— После твоей свадьбы.
Я задумалась.
— А когда приедешь? — спросила я.
Он покачал головой.
— Пока не знаю.
— А кто знает?
— Много планов. Все надо реализовывать.
— А отдыхать когда?
— Отдыхать некогда.
Мы помолчали. Разговор не клеился. Я огляделась по сторонам в поисках захватывающей темы для беседы.
И тут я увидела его руку, всю в шрамах от операции. Я взяла его руку в свою. Дотронулась пальцами до его шрамов.
Санди молча наблюдал за мной. Тогда я наклонилась и поцеловала его руку.
— Доминик, что ты делаешь? — сказал он.
— Этой рукой ты спас меня, — сказала я.
Он тяжело вздохнул.
— Я нас всех тогда чуть не погубил.
— Ты не был виноват.
— Я не должен был везти тебя в горы.
— Ты не прав. У меня был самый потрясающий год в мире.
Санди недоверчиво посмотрел на меня.
— Чем же он был так потрясающ?
— Всем. Каждой минутой. Каждым мгновением.
— Я знаю, что, когда с человеком случается какая-нибудь трагедия, — сказал он, — у него происходит колоссальный духовный рост.
— Вот видишь.
— Но лучше бы этой трагедии не было, — сказал он.
— Но тогда бы не было бы и роста, — улыбнулась я.
— Ну-у все было бы немного по-другому.
— Кто-то когда-то учил меня воспринимать жизнь такой, как она есть, — сказала я, глядя ему в глаза.
— Это трудно, — сказал он.
— Да, не совсем легко, — согласилась я.
Мы рассмеялись. Стена потихоньку таяла.
— Ты не замерзнешь? — сказал он.
Я и не заметила, что поднялся небольшой ветер.
— Дай мне свою рубашку, — сказала я.
Он снял рубашку и отдал ее мне.
И я без зазрения совести надела ее, хотя Санди остался с голым торсом. Рубашка была теплая и хранила его запах.
— Как твоя нога? — спросил он.
— Нога нормально, я даже уже не хромаю, заметил?
— Заметил. А рука как?
— О, рука давно нормально.
— Очень тяжело было?
— Иногда да, — призналась я.
Он протянул руку и медленно убрал мне за ухо волосы. А я повернулась и осторожно прижалась лицом к его руке.
— Доминик, — сказал он.
— Ничего не говори, — сказала я.
Бог мой, как мне его не хватало…
— Ведь все будет хорошо? — сказала я спустя какое-то время.
— Ты же просила ничего не говорить.
Мы рассмеялись.
— Конечно, все будет хорошо, — сказал он.
Я так и спала в ту ночь в его рубашке в своей постели.
А на следующий день у Брендана был выходной, и мы с ним маялись дурью на нашем пляже. Он решил, что уже надо искупаться в океане. Я так не думала.
Но он все-таки полез в еще холодную воду и даже немного проплыл. Но быстро оттуда выскочил, сизый и трясущийся.
И мы с ним, хохоча, растирали его большим полотенцем. А потом он повалил меня на песок, и мы с ним запутались в этом полотенце.
А вокруг нас скакала моя собака и лаяла от счастья, что кругом такой беспорядок.
Когда я все-таки высвободилась из объятий Брендана, выпуталась из полотенца и встала на ноги, смеясь и отряхиваясь от песка, я увидела, что с веранды своего дома за нами наблюдает дядя Санди. А когда я через мгновение подняла глаза, его на веранде уже не было.
Брендан лежал передо мной, большой и красивый. Я наклонилась к нему, он сел и уткнулся лицом в мой живот. Я обняла его за голову так, как будто кто-то его у меня собрался отнять.
— Ну что ты, все хорошо, — сказал он мне.
— Все хорошо, — сказала я, хотя мне хотелось плакать.
Чуть позже к нам в дом дозвонилась моя мама. Она сказала нам с тетей Бетси и бабушкой Амандой, что не может приехать на мою свадьбу, так как у нее полным-полно важных дел где-то на другом конце земли.
Бабушка Аманда сказала, что она на мою маму уже даже устала обижаться и для нее главное, чтобы не обижалась я. А я сказала, что как же я могу на нее обижаться, она же моя мама. На том мы все и успокоились.
Ночью я опять пришла к дяде Санди. Мы с ним лежали на пушистом ковре перед телевизором, ели попкорн, смотрели кассету с фильмом, который он сейчас снимал, и критиковали этот фильм.
Это была комедия, нам было ужасно весело. Еще там были казусы, которые случились на съемках, они были великолепны.
— Ты их тоже в фильм вставишь? — спросила я.
— Вот мы и думаем сейчас с Ричардом над этим вопросом, — улыбнулся он.
— А кто писал сценарий?
— Не поверишь, мы сами.
— Да, весело вы там проводите время.
— Ну мы его уже второй год пишем.
— Медленно, медленно работаете.
— Это же нелегко!
— А почему не рассказывал?
— Хотел сделать сюрприз.
— А сейчас почему рассказываешь?
— Уже почти все снято.
— Ой, ты опять Хилари Кейл совершенно ненакрашенной снимаешь, как тебе удается ее уговорить? Она же так заботится о своем внешнем виде, говорят, у нее по двадцать косметологов на площадке у других режиссеров.
— Она мне доверяет. Она знает, что я сниму ее в самых лучших ракурсах. Да и еще Дэвид Майер хорошо ее камерой берет.
— Ты опять Дэвида Майера на фильм пригласил? Как у него со спиной?
— Все нормально. Правда, он три месяца на вытяжке лежал.
— Да, тоже не позавидуешь.
Я помолчала.
— Кстати, извини, совсем не было времени прочесть твой сценарий, — сказал он. — На днях обещаю, хорошо?
— Хорошо, — сказала я, сделав вид, что мне безразлично.
Хотя он должен был знать, как важна начинающему сценаристу оценка его творчества, и чем скорее, тем лучше. А так — ходи и красней, что там прочитал у тебя человек, мнение которого тебе важно, и какое у него вообще это мнение.
