— Илья, поехали, а? Он не маленький мальчик, сам разберётся, — нехотя догнал его отец.
Нетрудно было догадаться, как взбесило отца, что Илья кинулся по первой же просьбе Эрики, да не в магазин за прокладками, а разбираться с мужиком, с которым она жила. Вот только Илье было всё равно что думает об этом отец.
Он потянул вниз жёсткую ветвь, ухватился за неё руками и оглянулся.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — ухватился отец за ветвь рядом, чтобы пригнуть её пониже, внимательно всматриваясь в лицо сына.
— Терпимо. Давай, подсоби!
— Ох уж эти ваши заборы, ворота, камера, электроника, автоматика, — матерился тот, подсаживая Илью. — Давно я по деревьям не лазил. Лет с восьми.
— Не ворчи, тебе и не придётся, — перехватил Илья сук.
Подтянулся, закинул ногу. Посидел несколько секунд на стене, радуясь, что её не «украсили» битым бутылочной стеклом или колючей проволокой. Главное, чего он боялся больше всего — служебных собак — не наблюдалось. Сырой снег чавкнул, когда, примерившись, Илья спрыгнул в него с той стороны забора.
Выдохнул, справляясь с накатившей слабостью, и пошёл открывать ворота отцу.
И в том, что не всё слава богу, они поняли сначала по открытой входной двери и припаркованной у крыльца заведённой машине — словно хозяин собирался куда-то ехать, но вернулся за чем-то в дом. Потом насторожил бардак, засохшие остатки еды на неубранном столе, грязь, вонь, разбитый вдребезги о стену телефон и щенячьи экскременты по полу. А потом визгливое тявканье самих щенков привело их к открытой двери в погреб.
— Твою мать! — выругался Илья.
У отца нашлись слова покрепче, когда масштаб катастрофы предстал перед ними во всей красе тусклой лампочки под потолком погреба.
Сломанная лестница. Лужа крови. В ней тело Алого на гладком бетонном полу.
— Алый! — крикнул Илья в проём, но судя по его безжизненному бледному лицу, надежды на ответ было мало.
— Я вызову неотложку, — полез за телефоном отец.
— И спасателей, — развернулся Илья, осторожно сползая на верхние ступеньки сломанной лестницы. — Высота больше двух метров, самим нам его не достать.
Произошедшее и сверху смотрелось ужасно, но снизу всё оказалось ещё хуже.
Хлипкая стойка лестницы треснула на сучке и разломилась под острым углом на две половины. На одну из сломанных досок, выступающую вверх остриём скола, и упал Алый. Она проткнула бедро и можно сказать, надела его на себя как кол. Ни выломать доску, ни снять с неё ногу он бы при всём желании не смог. И единственное, что ему оставалось — истекать кровью, остывая в ледяном погребе и ждать смерти.
Такую смерть Илья даже худшем врагу бы не пожелал.
— Алый! — кинулся он к безжизненному телу. — Чёрт бы тебя побрал, Алый! — ругался он пытаясь нащупать пульс на ледяной руке, вцепившейся в бутылку. На шее, бледной и холодной. — Чёрт бы тебя побрал!
И с облегчением выдохнул.
— Ну что там? — крикнул сверху отец.
— Жив. Жив! — снял с себя пальто Илья, чтобы Алого укрыть. И свитер — подложить под голову. — Пьян только, как свинья, — ворчал он, отбирая бутылку.
Но может, это Алого и спасло — что смог дотянуться до ящика джина, стоявшего у лестницы. Боль в проткнутой ноге без такого обезболивающего была бы невыносимой.
Алый замычал и дёрнулся, приходя в себя, когда Илья потревожил ногу.
— Гончаров? — уставился он на Илью мутными глазами, с трудом их разлепив. — Или я, мать твою, уже сдох?
— Ты, мать твою, ещё жив, — сжал Илья его руку. — Давно тут валяешься?
— А хер его знает, — скривился он и выдохнул с облегчением.
Когда Алый сжал зубы, но его губы всё равно затряслись, Илья отвернулся, чтобы не видеть скупых мужских слёз, что выкатились из-под век.
Как же это страшно — умирать вот так. В одиночестве. Медленно. Мучительно. Без надежды, что кто-то кинется тебя искать. Без возможности дождаться помощи.
Глава 62. Илья
— Как ты тут оказался? — прохрипел Алый.
— Эрика волновалась, что ты не отвечаешь.
— Так ты её всё же нашёл?
Илья кивнул, глядя на заросшую щетиной бедную рожу Алого.
— Я так виноват перед ней, — сухими потрескавшимися губами прошептал он. — Да и перед тобой.
— Уже не важно, — мотнул головой Илья.
— Для меня важно, — смотрел на него Алый не мигая. — У меня тут как раз выдалось время полежать, подумать, — усмехнулся он. Кашлянул, чтобы прочистить горло, и болезненно сморщился, сцепил зубы.
— Лучше помолчи, — выдохнул Илья. — Береги силы. Не знаю, сколько ещё ждать помощи. И бедро надо бы перетянуть, — сообразил он, вытаскивая ремень.
— Оставь, — схватил его за руку Алый. — Боюсь, помощи я уже не дождусь. Но я рад, что есть кому облегчить душу. Что это именно ты.
— Давай без глупостей, а? — скривился Илья. — Заливайся своим джином, а то вырубишься от боли, — откинул он полу пальто, которым его укрыл.
Кашемир промок от натёкшей на пол крови, но была и хорошая новость — или осколком доски передавило повранные сосуды и лучше ничего не трогать до приезда спасателей, или бедренная артерия даже цела, иначе Алый и десяти минут бы не прожил. А он, судя по всему, не один час тут провалялся.
— Ну что там? — крикнул ему сверху отец. — Спасателей вызвал, едут.
— Держится. Ждём! — крикнул в ответ Илья.
— Лови! — кинул он бутылку воды. — Крови много, надо остановить и поить. Я пошёл документы найду и ворота открою. Та там сам как?
— Нормально, — отмахнулся Илья, пояснил Алому: — Отец. — И глянул на мертвенно бледное лицо человека, который был, наверно, его врагом, худшим, злейшим, вот только злости на него почему-то не было. — Ладно, ногу трогать не буду, боюсь, только хуже сделаю. Но ты, падла, держись! — открутил он крышку с бутылки.
— А то что? — гнусно усмехнулся Алый. — Она тебе не простит мою смерть?
— Я сам себе не прощу, — хмыкнул в ответ Илья, приподнимая его голову, чтобы напоить. — С мёртвыми тяжело тягаться.
Алый сделал несколько глотков и, облившись, отвернулся.
— Ну это да. Только знаешь, тебе ведь не придётся. Ты хоть со мной никогда и не тягался, а всё же победил. Хоть я и падла, ты прав. Но кое-что ты всё равно должен знать.
— Алый, заткнись! — покачал головой Илья, вливая в него ещё глоток. — Выживешь — пожалеешь. Не надо мне твоих откровений.
— Я не пожалею. Если выживу. Но хочу, чтобы ты услышал это от меня, — растянул он губы в гадкую улыбку. — А я тебе как мужик мужику скажу, — прищурился он. — Знаю, что будет зудить, что всё равно не даст тебе покоя. Так услышь это от меня.
— Я же сказал: заткнись! — предупреждающе поднял руку Илья, но Алого это не остановило.
— Она со мной спала, Илюха, — выдохнул он. — Но только потому, что я был сильнее. Я заставил её, принудил, взял силой. Но не потому, что мне не терпелось, хотя тогда я был ею одержим. Я был на всё готов, лишь бы она была со мной. И я так хотел, чтобы она забеременела от меня. Чтобы это были мои дети. Мои, — стиснул он зубы и упрямо покачал он головой. — Как же я надеялся, когда нашёл её через два года, что это мои близнецы. И как же я ненавижу себя за то, что сделал. За то, что так ничего и не понял тогда. — Он приподнялся, буравя Илью глазами. — И я никогда себя не прощу. Никогда. А она… всё поняла и простила.
— Не понял чего?
— Что она никогда тебя не забудет. Не откажется. Не смирится. Что до последнего вздоха будет бороться ради тебя, за тебя.
Алый уронил голову на мягкий свитер. Закрыл глаза. И вдруг улыбнулся.
— У неё на заднице есть шрам.
Илья горько усмехнулся:
— Ну есть.
— Да не хмыкай, — приоткрыл один глаз Алый. — Я его видел, когда у неё ещё и задницы-то не было, и шрам этот ещё был свежей ранкой в виде звёздочки. — И вдруг догадался, встрепенулся: — Неужели не знаешь откуда он?
