снимая с плеча руки, подтолкнул Лину к лестнице. Она двигала ногами, брезгливо обходя блевотину, и молясь.
На втором этаже стоял сумрак. Здоровяк налетел в темноте на препятствие. Ведро с диким грохотом покатилось по коридору. Чертыхаясь, Торо подошёл к распахнутой двери, пошарил ладонью по стене.
– Не спёрли, – практично заметил, шагнув внутрь.
Пыльная лампочка разлила жёлтое пятно по узкой комнате с лохмотьями выгоревших обоев. Кирпичную кладку исцарапали надписи. Лина два раза прочитала русское слово из трёх букв. В замусоленное окно, наполовину заколоченное фанерой, пробивался мутный свет фонаря. Звуки рэпа неслись с улицы, словно компания латиносов расположилась прямо на крыльце. На панцирной койке с жидким матрасом среди деревянных обломков и грязного тряпья валялась тумбочка без дверей, перевёрнутый колченогий стол и трёхногий табурет. Усеянный стеклом и мятыми жестянками линолеум стёрся до дыр, показывая то тут, то там серый бетон.
Лина онемела.
– Замка нет, надо, вставишь. Нужник в углу. Расчёт понедельно. Семьдесят баксов вперёд. Таскаешь мужиков – платишь больше. Уяснила?
– Да, но…
– Какие «но» дамочка? – рыкнул Торо.
– Может... у вас есть другая комната? – попросила Лина, испуганная местом сильнее чем громилой.
– Я те чо «Плаза», мать твою? Плати давай или проваливай!
– Хорошо, хорошо, подождите, – Лина перевела дух, лихорадочно соображая, – я заплачу и накину сверху двадцатку. Но пришлите кого-то помочь вынести мусор и... поставьте замок, – задрав голову, она посмотрела в изуродованное лицо. – Сейчас, Торо.
– Бабки гони!
Лина вытянула припрятанную сотню и робко добавила:
– Тут сдача, и вы уже взяли двадцатку…
– А это, ципа, чаевые за экскурсию, – Торо хлопнул по косяку так, что задрожала дверь и посыпалась штукатурка. Он развернулся и скрипя охотничьими ботинками, пошёл к лестнице.
– Тогда я куплю ещё свежее бельё! – крикнула Лина вдогонку, понимая смехотворность и опасность притязаний.
Она повернулась лицом к комнате, вслушалась в звуки. Дальше по коридору работал телевизор. Визгливый женский голос спорил с мужским. Закашлялся хохот, каркнул из-за соседней двери. Над головой скрипнули половицы, и снова донёсся заунывный детский плач...
Лина подалась вперёд, согнулась как от удара в живот. Потеряв счёт времени, не знала, сколько корчится от боли и омерзения. Из ступора вывели шаги. Она резко обернулась.
Из мрака выплыла дородная темнокожая женщина с пучком красных волос. Покрытое морщинами лицо упёрлось тремя подбородками в стопку постельного белья. Нескладный подросток с глазами навыкате тащил швабру и ведро. Сумка с инструментами перекосила хилую фигурку и била по бедру.
Женщина дала мальчишке подзатыльник:
– Чо застыл, займись-ка делом! – она расплылась в широкой улыбке и сунула Лине белье:
– Привет, курочка! Я, Джулия, слежу за этим клоповником, мать его так. А ты, значит, новая квартирантка?
Едва удерживая накренившуюся стопку, Лина промолчала. Но Джулия, похоже, не обиделась, она, разглядывала комнату.
– Ух ты! Давненько я сюда не хаживала!
– Кто здесь жил? – наконец, выдавила Лина.
– Да, бог его знает! Приходят – уходят!
Джулия пожала горами плеч и отвесила новый подзатыльник подростку, застывшему как сомнамбула:
– Эй, зомби, хватит пялиться, займись-ка делом! Опять под "феном", остолоп? – влепив мальчишке порцию очередных затрещин, она обернулась: – Мой младший, нарик и бестолочь, как папаша.
Закатив рукава свитера, Джулия оголила толстые руки и поплевала в ладони:
– Ну-ка, приступим!
Лина с новой знакомой трудились бок о бок. Они мыли, драили, дезинфицировали, смывали чужой пот и изгоняли чужой дух вместе с плесенью из каждой щели. Понукаемый матерью, Джей наконец справился с замком, сунул один ключ Лине. Остальная связка исчезла в кармане фартука Джулии.
– Для хозяина, – пояснила та.
Молчаливо коробясь, Лина собирала битые бутылки в строительный мешок. Успокаивала себя мыслью, что долго в этом месте не задержится.
Невозмутимо чистя сортир, будто смахивая пыль с серванта, Джулия охотно болтала. Она вспоминала время, когда семь лет назад впервые поселилась здесь и заняла похожую конуру с пятью дармоедами отпрысками на одном матрасе.
– Теперь у меня две комнаты, напротив Мигеля, цветной телик, и один Джей, – хвалилась женщина, елозя тряпкой. Она уже переключилась на пересказ любимого сериала. Подробно воспроизводила сюжет, но то и дело сбивалась. Наконец махнула рукой и предложила Лине, приходить к ней в гости, смотреть.
– Во всем клоповнике три телика, – фыркнула Джулия. Она кряхтя, поднялась с колен, озвучив по её мнению главный недостаток меблированного дома.
Внимательно слушая, Лина улавливала оттенки новой жизни. Бывшая алкоголичка и её тринадцатилетний сын наркоман составляли усреднённый портрет постояльцев Мигеля Гальего Торо, по прозвищу – Бутч.
Спустя четыре часа все трое распрямили спины, отскоблив и натерев в комнате каждую поверхность. Джулия распахнула часть уцелевшего окна и наполнила комнату относительно свежим воздухом. Обозревая кривой карниз, она довольно обтёрла пальцы о передник и пообещала раздобыть занавеску.
Лина закрыла новый замок на все обороты. Присела на кровать, заправленную ветхим сырым бельём. Она подтянула ноги и опустила пустую голову на колени. Усталость и многочасовое напряжение сменила апатия, и только спазм в пустом желудке, не давал провалиться в забытьё.
За поцарапанным стеклом обозначилось сизое утро. Пора собираться в институт...
Лина заставила себя сползти с койки, отдёрнула в углу занавеску. Она старалась не замечать чёрную дыру в гнилых досках. Вцепилась в надколотый умывальник в ржавых разводах, упёрлась носком в пятку. Ботинки отлетели в сторону и ступни обожгло холодом. Струйка воды из кривого гусака отхаркалась и засипела. Лина крутила железный кран во все стороны, потом уронила руку. Поняла, что ищет горячую воду.
Зимние каникулы размели студентов из Нью-Йорка по родным городам. Пользуясь небывалыми скидками на билеты, группа Новицкого улетела в Москву.
Лина получила на электронный ящик весточку от мамы. Она писала, что бабушка больна и звала домой погостить, берясь оплатить перелёт туда-обратно.
Лина смотрела на письмо. Внутри все оборвалось. Она ходила потерянной несколько дней: раздирали сомнения и тревога. Не могла ни на что решиться, такая же больная и беспомощная. Хотела быть с родными... и не могла упустить перерыв в учёбе: она должна поправить шаткое положение, колеблющееся у края пропасти.
Сжимая и разжимая нервные пальцы, Лина набирала и вновь стирала текст. Смогла написать лишь три дня спустя. Отвечая на письмо за библиотечным компьютером, желала бабушке выздоровления и поздравляла семью с праздниками, вежливо отказываясь от поездки. Нажав "отправить", Лина покинула кабинет, ненавидя
