в жизни. Лучше мне с ней поговорить.
– Тогда поговоришь и скажешь мне. Ну и последний вопрос, – она посмотрела на меня долгим пронизывающим взглядом, – кто отец твоей дочери, Дина?
Ответить вот так просто я не могла, а после того, что случилось недавно и та информация, что сейчас никак не могла уложиться в голове – все это мешало даже просто сосредоточиться.
Хотела ли я знать правду о том, что там случилось тогда?
Скорее нет, чем да.
Потому что правда бывает разной, и, если она разобьется о крохи той веры, что еще недавно была во мне, я даже не знаю, что произойдет.
Найти оправдание сложно. Выслушать еще сложней.
Артем стал мне близок, и вот так просто разбил своей ложью попытки моего желания верить кому-то, кроме себя.
Сейчас я была уверена в том, что он не заслужил знать правду о ребенке. И что делать дальше? Мои мысли подобны лабиринту, я все больше запутываюсь, а выход все дальше. В моем случае выход – это правильное решение. Где оно?
– Римма Юрьевна, я могу сказать кто он, но не хочу, чтобы этот человек об этом знал. Есть причины. Иначе просто оставим как есть. Отец неизвестен будет.
– Пойми одно, Дина. Заявление о том, что твой ребенок не пойми от кого, сыграет в твоем случае злую шутку. Но, по сути, ты можешь заявить о том, что не хочешь раскрывать личность по неким причинам, хотя я бы не рекомендовала. Мы не знаем, чего ждать от них. Репутация для Подгорных самое важное что может иметь смысл. А сынок будущего губернатора, которого водила за нос та, кого он восхвалял раньше в браке и после, родила ребенка от другого – сама понимаешь, звучит так, что хочется посмеяться.
Я понимала, но если и раскрывать эту тайну, то он должен сначала узнать обо всем из моих уст, а я к этому не готова.
После нашего разговора приехали несколько ребят и стали проверять квартиру. Нашли какие-то устройства, в том числе и глушилки. Все было зафиксировано документально.
Во мне оставалось лишь одно чувство – надежда.
Отпускать дочку в садик стало страшно, а еще более унизительным было выходить на улицу.
Такой огромный город, но каждый умудрялся задержать свой взгляд на мне, покачать головой, оценивающе хмыкнуть.
Мои уговоры самой себя не обращать внимание не помогали никак. Но стать затворником я тоже не имела права.
Владимир шел на поправку, а впереди маячили выходные.
В пятницу я созвонилась с Верой, и все рассказала, потому что она видела новости о моем задержании и конечно же в газеты «просочилась» информация про ту дрянь, что нашли в квартире.
Как бы не хотела ее грузить и прибавлять к ее семейным проблемам свои, но и ей самой хотелось перестать на время думать о том, что ее брак разрушается под гнетом измен Олега.
В какой-то степени мне стало стыдно, что я не в состоянии нормально посоветовать и поразмышлять над ее бедой, потому что сама не могу сложить два и два.
Вечером позвонила Римма Юрьевна и попросила меня еще об одной важной вещи, от которой, как я могла догадаться не было толка заранее.
Номер телефона… известные цифры, гудки и грозное, холодное: «Алло».
– Привет, мам.
– Здравствуй, Дина. Чем обязана?
Попросить ее стать матерью вновь было больно. Я ведь не должна этого делать, не должна просить ее любви, она сама позабыла об этом чувстве. И лишь одного я боялась, размышляя о нас с ней – вдруг я виновата во всем сама?
– Я хотела извиниться перед тобой. За эти годы лжи, недоверия. Ты не заслужила этого. Я должна была сразу рассказать тебе о том, что творится в моей жизни и сейчас мы бы не были так далеки. Но все произошло уже, мамуль. Я прошу тебя сейчас переступить через это, попытаться понять и выслушать меня. Хорошо?
Мне не было сложно просить прощения, я была уверена в том, что она услышит мое отчаяние. Но она…
– Ох, Дина. Быть может, ты думаешь, что я сейчас возьму и все забуду, но нет дочка. Просто скажи, что тебе от меня нужно.
– Мам, ну почему ты так делаешь? Я сейчас искренне с тобой говорю. Мои извинения тем более не фальшивы. Я люблю тебя, мамуль, пойми меня прошу.
– Понять? Что именно?
И я рассказала ей самую малость, но и этого было бы достаточно, чтобы реально понять всю суть проблемы.
– Дина, боже, какой кошмар, – я улыбнулась, потому что услышала ее потрясение. Значит попала в цель, нужно было просто поговорить и довериться ей, а я боялась. – Я в жизни не слышала такого бреда. А ты сама-то хоть слышала себя со стороны. Да что с тобой происходит такое?
Земля продолжала вращаться, время неслось вперед, отмеряя секунды, а я? А я замерла в том мгновении…
– Мне просто нужна твоя помощь, мам… – прошептала автоматически то, что хотела сказать ей сразу. – Он заберет мою дочь, прошу…
От боли в горле не получалось сделать даже вздоха. Сухие глаза щипало, до первого моего всхлипа, а после упала первая слеза… Одиночества, пустоты и разочарования слеза…
А мама, все продолжала прижимать меня к земле, больно ударяя каждым словом:
– Я вот думаю, что, наверное, будет лучше, если Костя ее заберет. Ты же посмотри в каком сама состоянии. Чем ты занимаешься в этой своей Москве? Нет, ну это надо такое было выдумать.
– Я так надеялась, что ты меня поймешь. Была уверена, что то, что я скрывала от тебя с первой минуты, когда в моей жизни появился этот ненормальный, но ты… Как ты можешь говорить такое? Как? Где ты оставила свое сердце? Свою любовь ко мне? Где, мам?
– Как ты заговорила. А если бы не суд и не позвонила бы сама. Что посеешь Дина. Вот и пожинай теперь сама свои плоды.
– Значит ты мне не поможешь?
– А как? Как ты хочешь, чтобы я тебе помогла? Врать в суде?
– Я думала, что после моего рассказа ты все взвесишь и поймешь мое отсутствие, мои перемены, но ты… Ты даже не пытаешься этого сделать. Тебе невыгодно верить мне, да? Или… – в голову отбойным молотком вбивается подозрение, – он звонил тебе?
– В отличие от тебя, звонил. Спросил все ли хорошо, может помощь нужна. А у нас на даче ужас творится. От тебя ж не дождешься помощи.
