сотрудничества с Конторой для Хелены были деньги, она, видимо проникнувшись собственной миссией, начала дико переигрывать, домогаясь Гордеева. И если наедине он ещё как-то ставил её на место, то на людях приходилось терпеть и даже подыгрывать – через мучительную тоску по той единственной, о которой мог думать всерьёз, и не дающем покоя вопросе: чей ребёнок?
Этот вопрос доводил до отчаяния. Конечно, Гордеев сделал всё что мог для того, чтобы беременности не случилось, но… Выходило так, что либо Славка сразу же после его предательства, на волне обиды и боли забылась с Коломойцем, либо произошло то, о чём твердят врачи: ни один метод контрацепции не даёт стопроцентной гарантии. Во второе почему-то верилось больше. Наверное потому, что думать о первом было невыносимо.
Это, пожалуй, глупо, но представить себе Славку, из мести пускающуюся во все тяжкие Гордеев не мог, даже насильно заставляя себя снова и снова возвращаться к тому, что она, должно быть, испытала, когда узнала, что он её предал. Ощущая всю глубину её боли и отчаяния, зная её вспыльчивый характер и скоропалительность в принятии сумасбродных решений… Да ей вся статья была кинуться к мажору за утешением!
Но всё равно не верилось. А поэтому ещё невыносимее было понимать, что если этот ребёнок действительно его, каким-то невероятным чудом зачатый сын, то, находясь здесь, в Британии, он с каждым днём и каждой минутой всё безнадёжнее теряет и его, и Славку. Если уже не потерял – уж очень счастливыми они казались на том фото.
Особое отчаяние вызывала невозможность дать о себе знать или сунуться со сбором дополнительной информации. Вообще никакой возможности. Тем более сейчас, когда каждое его действие и каждая ниточка внешних связей придирчиво проверялись врагом.
А тут ещё эта Хелена!
– Котик, ты спишь? – мурлыкнула она однажды, присев на край его кровати.
Они спали в разных комнатах, и Гордеев проснулся ещё в тот момент, когда она приоткрыла дверь его спальни, и теперь лишь делал вид что похрапывает, надеясь, что девица уйдёт. Но напрасно.
– Котик… – подползла Хелена ближе, замешкалась… и коснулась его плеча губами. Выждала ещё пару секунд и запустила руку под одеяло. Сразу к яйцам. Видимо профессиональная привычка.
– Чего тебе? – перехватил её запястье Гордеев.
Она ойкнула, нервно рассмеялась.
– Ты напугал меня! – И, решив видимо, что на этом прелюдия окончена, полностью скользнула к нему под одеяло.
– Какого хрена?! – дёрнулся от неё Гордеев.
– Что-то не так? Тебе разве не нравится? – рассмеялась Хелена и сбросила одеяло на пол.
Гордеев выругался и, суетливо прикрутив протез, вскочил с кровати.
Глупая ситуация, и сам он выглядел в ней полным дураком, но, учитывая, что Хелена лежала перед ним абсолютно голая, а у него вот уже почти полтора года не было секса, нервничать было от чего. Голова одно, а тело, инстинкты и гормоны – другое. Само по себе.
Замешкавшись, схватил подушку, прикрыл тяжелеющий пах.
– Ты девственник что ли? – игриво, оставляя между пальцами лишь твёрдо вставшие сосочки, сжала груди Хелена. – Или праведник? Да брось, – томно протянула к нему руку, – ты же хочешь, видно же.
– Иди к себе!
– Конечно пойду, – мурлыкнула она, – но сначала… – и призывно развела колени: – Приласкаешь меня, котик?
– Конечно, блядь… – с рыком отшвырнул Гордеев подушку. – С удовольствием!
Кинулся на неё, сгрёб в охапку. Девица охнула, кокетливо захихикала… И только потом до неё дошло, что он, матерясь и хромая, грубо волочит её из комнаты.
– Эй, ты… – попыталась возмутиться она. —Дикарь, ты что творишь?
Вместо ответа Гордеев запихнул девицу в ванную комнату, прямо душевую кабину, и включил холодную воду. Хелена завизжала, но он продолжал поливать, пока она не сжалась, осев на пол в уголке и не заревела от злого бессилия.
– Держи, – выключив наконец воду, кинул ей полотенце Гордеев. – И на будущее – когда я хочу трахаться, я сам прихожу. А если не прихожу, значит, не хочу, и каждая твоя подобная выходка будет заканчиваться как эта. Ясно?
– Идиот! – кутаясь, зло прошипела она. – Вы сами сказали, что для всех мы должны быть в отношениях, что даже сомнений возникнуть не должно! Я всего лишь пытаюсь сделать как лучше! Как мы будем изображать пару, если у нас на лбу написано, что мы оба сто лет, как не трахались?!
Гордеев же просто ушёл. В груди кипела такая злость, что хотелось разнести к чёрту всю комнату, но он лишь открыл балкон, подставил лицо туманной измороси.
Самое хреновое, что Хелена была права. Агент под прикрытием обязан делать всё, что способствует укреплению его легенды, в том числе и спит с теми, с кем считает целесообразным уложить его руководство. Во многом из-за этого он и ушёл во внештатники. С Лариской же в этом плане было проще – во-первых, она и сама была внештатная, а во-вторых – она была нормальная гордая русская баба. Стоило отказать ей один раз и дальше она сама держала дистанцию и, хотя и ревновала иногда, но всё равно понимала границы. А Хелена… Она была просто сексуально озабоченной стервой, не знающей слова нет. Но что хуже – его собственное голодное тело тоже реагировало на неё. Мимо мозга. Просто кобель и течная сучка, и, соответственно, всё остальное лишь вопрос времени. И видит Бог, Гордеев никогда не был святошей… Но теперь от самой мысли, чтобы войти в новые отношения, а это, учитывая совместное проживание, по сути, были бы именно новые отношения «а-ля семья» – воротило. Поэтому, нужно было срочно что-то решать.
Вернулся к комнате Хелены, постучал.
– Какого тебе ещё чёрта? – зло откликнулась она, но дверь открыла. – Неужели передумал?
– Сколько ты получаешь за сотрудничество с нами?
– Какое тебе дело? – насторожилась девица. – Я свои договорённости выполняю в полном объёме!
– Я буду платить тебе столько же сверху, за то, чтобы ты держалась от меня подальше. И, судя по счетам в коридорной тумбочке, предложение тебе очень даже актуально.
Она растерянно молчала, Гордеев кивнул:
– Вот и хорошо. С этого момента инициатива всегда и везде только за мной. Я сам знаю когда и что делать, а ты просто выполняешь. Без самодеятельности. Доброй ночи.
– Я не понимаю, что не так? – крикнула ему в спину Хелена. – Если мы всё равно живём вместе, если нам всё равно изображать отношения, то почему бы не пользоваться моментом?
Гордеев остановился. А действительно – почему нет-то? Что его держит? Тем более, что тело реагирует более чем банально.
Как-то не к месту вспомнился вдруг Бадрун с его
