— Все будет хорошо! — пообещал ей, положив ладонь на ее руку, — слышишь меня? — ее холодные пальцы под моими чуть дрогнули и с новой силой сжали предплечье.
Она дышала часто, чуть постанывала и крупные слезинки катились по бледным щекам. Я гнал с превышением всех возможных скоростей, наплевав на правила дорожного движения и штрафы, что неминуемо прилетят мне, после такого лихого вождения. Плевать! Лишь бы успеть, лишь бы быстрее оказаться в больнице, где квалифицированные специалисты все исправят.
Только на подъезде к городу, где поток автомобилей стал плотнее и вероятность попасть в аварию увеличилась в разы, я сбавил обороты. Но петляя по улочкам, объезжая заторы, мы все же добрался до клиники за рекордно короткий срок.
Нас уже встречали. Мамина подруга Тамиля Давидова и медицинская сестра с каталкой. Затормозив в паре шагов от них, я выскочил из машины и, открыв пассажирскую дверь, аккуратно взял на руки Таю. Она как испуганный котенок прижалась ко мне, продолжая всхлипывать.
— Добрый день, Амир, — поздоровалась со мной женщина, — клади ее на каталку и рассказывай, что у вас стряслось?
— Я не знаю, — выдохнул я, не отпуская вцепившуюся в меня мертвой хваткой пигалицу, и лишь махнул головой в сторону входа, — сам донесу, показывайте куда.
Без лишних слов и разговоров о правилах и положениях Тамиля последовала вперед, указывая мне путь. Просторный холл первого этажа я пересек широкими шагами, стараясь не тревожить свою ценную ношу. На лифте мы в молчании поднялись на третий этаж.
— Вторая палата налево от лифта, — сообщила, выходя вслед за мной женщина.
Светлая, одноместная палата, оснащенная кучей различных медицинских приборов, внушала доверие и в то же время пугала. Аккуратно опуская пигалицу на кровать, я надеялся, что всего вот этого не понадобится. Пусть это будет, что-то банальное и неопасное.
— Амир, — все тот же напуганный взгляд, выворачивающий мою, как я давно привык считать, бесчувственную душу наизнанку, — ты не уйдёшь? — тонкими, холодными пальчиками она ухватились за мою руку, — не уходи, пожалуйста…
— Я не уйду, — провел костяшками свободной руки по ее щеке, смотря в затуманенные болью глаза, стараясь забрать эту боль себе, внушить ей спокойствие и уверенность в том, что все будет хорошо, — я тут рядом постою, пока врач будет тебя осматривать, — пообещал я и оставил порывисто-нежный поцелуй на бледных губах, — все будет хорошо, веришь? — она кивнула, — с тобой и с малышкой все будет хорошо, — уже, как мантру повторял я.
Сделав пару шагов от кровати, уступая место специалисту, я не разрывал нашего зрительного контакта, и Таисия чуть расслабилась, отвечая на вопросы врача, за которыми последовали какие-то манипуляции, процедуры и новые расспросы.
Все протекало мимо меня, как кинофильм в замедленном режиме. И мне хотелось кричать, требовать… Что же вы все такие медлительные. Останавливало лишь понимание того, что в медицине я не селен, от слова абсолютно, а вот врачи, занимавшиеся сейчас здоровьем моей жены и малышки в ее утробе, знают свое дело на отлично.
В какой-то из моментов этой круговерти с анализами, осмотрами и прочими манипуляциями, я просто выпал из реальности. Очнулся только когда ко мне подошла Тамиля, а я с надеждой взглянул в ее лицо с паутинкой уставших морщинок в уголках глаз.
Двадцать минут, бесконечно долгих двадцать минут я стоял под дверью процедурного кабинета, куда завезли на каталке Таю, а меня попросили подождать в коридоре. Даже гневный взгляд не подействовал на загородившую мне путь медсестру. Я ошалел, когда она решительно захлопнула дверь прямо перед моим носом. Только и смог что отступить от закрывшегося проема на пару шагов назад.
Так и стоял, уставившись невидящим взглядом в гладкое полотно с металлической ручкой и пластиковой табличкой. А в голове сплошная каша из страхов и волнений, да еще это противное чувство беспомощности: отвратительное, гадкое и снедающее уверенность в своих силах.
На меня нахлынуло осознание того, что вот сейчас я в ответе не только за себя, но еще и за эту маленькую, хрупкую женщину и за ее малыша тоже. И не дай бог с ними что-то случится… Нет! Нет и еще раз нет! Об этом даже думать не стоило.
— Ох и напугали вы нас, — Тамиля обвинительно покачала головой, присаживаясь в кресло, стоявшее около кабинета.
— Что с ней? Как она? Это опасно? А малышка? — я закидывал ее вопросами, как телезрители знатоков в известной всем передаче “Что? Где? Когда?”. Неизвестность с новой силой закрутила во мне ураганом неприятную бурю волнений.
— Да все хорошо с твоими девочками, — улыбнулась женщина.
Только настоящим врачам свойственна такая теплая и успокаивающая улыбка. Эта улыбка растворяла страх, залечивала раны и просто согревала. Я вздохнул с облегчением, на подсознательном уровне уже зная, что все и впрямь в порядке.
— Вот только не смейте так больше делать, — сдвинула она недовольно брови, отчитывая меня, как провинившегося двоечника.
Что? О чем это она?
Мозг все еще не восстановил свою нормальную работоспособность, поэтому я не мог понять, о каких предостережениях идет речь. Я перематывал в памяти события сегодняшнего дня: наш активный шопинг, от которого пигалица была в полном восторге, а я ловил эмоциональный кайф от таких сочных, неподдельных эмоций, что, не стесняясь, она расплескивала вокруг себя. Мне хотелось получать их еще и еще, просто даря ей маленькие радости. А наш сытный обед, когда Тая с таким аппетитом поглощала не только то, что заказала для себя, но и воровато, с задорной улыбкой таскала вкусные кусочки из моей тарелки, словно ненасытный галчонок. И ее такой довольный и счастливый вид, от которого горло перехватывало необъяснимыми и какими-то новыми для меня чувствами, которому я не готов был присваивать высокий статус, но и прогонять его прочь не готов.
Все это так радовало пигалицу, отчего же ей стало плохо?
— У твоей жены банальное несварение, — наконец-то просветила меня врач, — от этого и колики, плюс небольшие спазмы.
— Это опасно?
— Это неопасно, но повторять такое не желательно. Мы провели все процедуры, и на сутки оставлю-ка я ее у себя. Сейчас переведут ее в палату, — Тамиля встала и направилась в сторону лифта, — и ты сможешь с ней пообщаться. И матери позвони, — махнув рукой и, не оборачиваясь, она удалилась.
Я набрал номер матери, приготовившись выслушать все гневные тирады, что она, наверняка запасла для меня. И пока поучительно-обвинительная родительской речи изливалась на меня бурлящим потоком, я лишь молча кивал и наблюдал за тем, как Таю перевезли в палату.
— Мам, я все понял. Каюсь, исправлюсь, — решил прикрыть этот неиссякаемый источник гнева и упреков.
— Дома поговорим! — вынесла она приговор и отключилась, а я почувствовал себя нашкодившим ребенком.
Убрав телефон в карман, я заглянул к жене. Она лежала на огромной кровати такая маленькая, хрупкая и бледная. Устало взглянула на меня и улыбнулась.
— Прости, я тебя напугала, — тихий голос с извиняющимися нотками, щемящей болью отразился в сердце, а слезинки в уголках ее глаз заставили почувствовать себя наглой сволочью.
В два шага преодолев разделяющее нас пространство, я присел на край кровати и аккуратно, чтобы не задеть капельницу, взял в руки ее прохладную ладошку. Тонкие пальчики чуть дернулись, а я поднес их к губам и, целуя каждый в попытке согреть и забрать ее усталость себе.
— Прости ты меня, что не уберег, — провел пальцами свободной руки по абрису милого лица, стирая слезинки и убирая со щеки упавшую прядку.
— Я хочу домой, — умоляющий взгляд пробирал до печенок, а я ничего не мог поделать, рисковать ее здоровьем и здоровьем малышки мы не имели права.
Ничего не говоря, лишь покачал отрицательно головой. И она поняла, поняла и не сопротивлялась, не капризничала, а просто, расстроенно вздохнув, прикрыла глаза. Сон лучшее лекарство.
— Ты иди, — не открывая глаз, хрипло произнесла Тая, проведя кончиком языка по пересохшим губам, — не трать время, а я посплю.
