Провалив очередную попытку дозвониться, я неслышно открываю замок и проскальзываю внутрь квартиры, в которой меня никто не ждет. Дверь в гостиную, где наверняка десятый уже сон видит Агата Павловна плотно заперта, а наша с Филатовым спальня пустует и безмолвствует, отчего безрадостное одиночество прилипает к покрывшейся мурашками коже. А можно, пожалуйста, как-нибудь перемотать эту ночь и перескочить к завтра?
Вместе с ногами я забираюсь на диван в кухне, осторожно разминая пальцами покалывающие икры, пока в чайничке заваривается традиционный черный чай с горными травами. Просматриваю почту, с ужасом оценивая масштаб материала, который мне придется проштудировать для реферата, и постепенно успокаиваюсь. Тем более, что в прихожей, наконец, раздается приглушенный шорох, и на пороге комнаты появляется такой же уставший, как и я, немного взъерошенный Ванька. И я, конечно же, подпрыгиваю на месте, чуть не задев кружку с горячим напитком, и висну у соседа на шее. И мне ни капельки не стыдно за такое проявление чувств.
– Я соскучилась, – выдыхаю ему прямо в помятую черную рубашку, млею от расползающегося по венам тепла и не придаю значения тому, что Филатов меня не обнимает.
– Я тоже.
– Как посидели?
– Да, ни о чем, – отрешенно отмахивается Иван и, усадив меня обратно на диван, самым наглым образом выпивает весь мой чай.
– А я тебе звонила…
– Да? – неподдельное удивление плещется в орехово-карих глазах, пока собеседник торопливо обшаривает карманы потертых Левайсов и так ничего в них не находит. – Скорее всего, в ресторане посеял. Вот засада! Ты волновалась?
– Угу, – признаюсь еле слышно, опуская взгляд в пол, и получаю невесомый нежный поцелуй в висок с просьбой отпустить Филатова ненадолго в душ, потому что мои руки сами обвились вокруг его талии и совсем не хотят разжиматься.
Спустя пять минут в ванной уютно журчит вода, я засыпаю в чайничек новую порцию заварки и думаю, что все потихоньку налаживается, когда дверной звонок трелью разрывает окружающее пространство, противно ввинчиваясь в уши. И я хочу малодушно проигнорировать незваного посетителя, но сдаюсь, беспокоясь за здоровый сон давно дремлющей Агаты Павловны.
– Здравствуйте, – я внимательно изучаю роскошную брюнетку в обтягивающем золотистом платье, подчеркивающем высокую полную грудь, крутые упругие бедра и осиную талию его владелицы и начинаю испытывать острый комплекс неполноценности рядом с этим эталоном красоты. – Вы, наверное, ошиблись квартирой…
– А вы Алена, Ванина сестра, да? Он много про вас рассказывал.
Сестра, как же. И любовью мы с ним занимались исключительно по-родственному.
Я давлюсь вертящимся на языке сарказмом, и теперь разрозненные слоги булькают у меня в горле, отказываясь образовывать слова, и я только и могу, что молчаливо кивнуть, жалея, что не вышла встречать гостью при полном параде.
Хотя… что бы это изменило? Даже на самых высоких каблуках и в самом лучшем своем наряде на фоне этой модели я буду смотреться блекло.
– А вы не могли бы передать Ивану, а то он у меня дома забыл, – я глупо пялюсь на лежащий в ладони у девушки прекрасно знакомый мне айфон и прикладываю максимум усилий, чтобы не прищемить ей нос дверью. Потому что желание стереть многозначительное выражение с ее ухоженного лица поистине бешеное!
– Обязательно, – сложив два и два, я выталкиваю ответ окаменевшими губами и делаю вид, что мне вовсе не больно и это не меня только что разбили на множество мелких кусочков, как не нужную дешевую китайскую вазу.
– Благодарю, – мягко улыбнувшись, брюнетка запахивает светло-розовое пальто и, прихватив его поясом, разворачивается, тряхнув густой иссиня-черной гривой, а я впиваюсь ногтями в матово-серый резиновый чехол, наивно надеясь заглушить растущую боль в груди.
Кусаю изнутри щеку, почти мгновенно ощущая металлический привкус на языке, и торопливо прячу телефон во внутренний карман Ванькиной куртки, не собираясь обсуждать с ним поздний визит не удосужившейся назвать свое имя девушки. В конце концов, мне не пятнадцать лет, чтобы верить в то, что прожженный бабник и ловелас Филатов играл с полураздетой (если учитывать глубину ее декольте) фифой в шашки. Только почему от осознания этой прописной истины легкие горят огнем и едкие слезы наворачиваются на глаза?
Изменится ради тебя, Алена? Ага, бежит и падает!
Словно сомнамбула, преодолеваю дорогу от коридора до спальни, запутываюсь в собственных ногах и со всего маха ударяюсь лодыжкой о деревянный край кровати. Шиплю, поспешно стягиваю одежду и, запрыгнув в закрытую фланелевую пижаму, очень вовремя ныряю под одеяло. Потому что через пять минут рядом со мной на постель опускается Ванька, от которого одуряюще пахнет свежестью и цитрусовым гелем для душа. И от его близости вкупе со сделанным мной открытием выть хочется еще сильнее.
– Кнопка, ты спишь? – теплое дыхание опаляет кожу шеи, но я упорно притворяюсь, что ничего не слышу, впиваясь зубами в губы и глотая соленые горькие слезы.
Не нужны мне сейчас ни разговоры, ни выяснение отношений, ни подачки. Завтра я соберу вещи и исчезну, как будто меня здесь никогда и не было, только Агату Павловну на вокзал проводим, лишь бы она ни о чем не догадалась…
Глава 31
Алена
Свекрови, берегите невесток…
Следующая может быть еще хуже!
(с) Автор неизвестен.
– Ален, ты себя хорошо чувствуешь? – Ванькин низкий с хрипотцой голос, в котором отчетливо читается тревога, наждачкой проводит по натянутым нервам, и я резко вскидываю подбородок, чтобы через мгновение утонуть в янтарно-карих глазах с чертовыми крапинками цвета молодой зелени. И мне приходится прикладывать поистине титанические усилия, чтобы не закатить полномасштабный скандал и не испортить финальный акт нашего с Филатовым спектакля.
– Нормально, просто не выспалась, – оторвавшись от созерцания взволнованного карамельно-орехового моря, я возвращаю все внимание стынущему напитку и настойчиво солю бедный чай, делая его непригодным к употреблению.
Еще пару минут смотрю на солонку в своей руке и не понимаю, куда подевалась сахарница. Устало выдыхаю и неторопливо поднимаюсь, собираясь вылить содержимое кружки в раковину, но сталкиваюсь с застывшим посреди комнаты, словно постамент Ленину, соседом. Отчего мурашки табуном мчатся от макушки до кончиков пальцев ног, и начинает предательски щипать в носу. И если я сейчас на что-нибудь не отвлекусь, то рискую затопить кухню своими слезами.
– Доброе утро, дети!
Как нельзя кстати наше уединение нарушает Агата Павловна, по обыкновению появляясь при полном параде: с идеальной укладкой, как будто над ее волосами с самого утра трудился десяток стилистов, и с естественным макияжем, который у меня занимает не меньше часа. И, чем больше я смотрю на брючный костюм мятного цвета, тем больше чувствую себя ущербной. Потому что с моими талантами я бы успела его заляпать клубничным вареньем или томатным соусом задолго до начала завтрака.
– Доброе утро, – откликаюсь негромким эхом и, воспользовавшись моментом, возвращаюсь к столу. По новой наливаю в красную кружку с изображением Питера чай и на этот раз не повторяю оплошности, задумчиво размешивая серебряной ложкой сахар. А еще вздрагиваю от того, что Иван опускается рядом, случайно (или нет?) задевая мое колено своим.
А, может, все-таки устроить разбор полетов прямо сейчас? Поймать Ваньку на лжи, оскорбиться за «сестру» и уйти в туман, громко хлопнув дверью?
Шальная мысль мелькает в моем мозгу ровно секунду и так же быстро исчезает под напором банальной логики. Во-первых, я дала Филатову слово помочь с мамой и нарушать его не планировала. Во-вторых, никто не обещал глупой наивной Кнопке любовь до гроба, и вообще странно обвинять человека в том, что он вернулся к своим многолетним привычкам. Ну, и, в конце концов, проще помучиться пару часов и перетерпеть, чем впутать в этот балаган Агату Павловну и ждать от Ивана нелепых оправданий из разряда «меня похитили пришельцы» или «я выполнял важную миссию, порученную мне спецслужбами».
