И вообще, странное ощущение внутри. Растерянности. Не обиды, не горечи. Мне не хочется подойти к нему. Устроить, например, сцену… Ничего такого. Наоборот, огромное желание скрыться, спрятаться. Забиться в угол. И впасть в спячку, позабыв о том, что было. Как хорошо мышкам! Они на зиму засыпают… Кажется… Вот и мне бы так!
Тимур разговаривает с каким-то парнем, тоже смуглым, яркой восточной внешности, они курят, смеются. Его собеседник гладит по бедру красивую блондинку, буквально висящую на его плече. Втирающую в него свою шикарную грудь. Это, наверно, правильное поведение, да? Так себя надо вести?
Со стороны Тимура тоже сидит девушка. И тоже жмется к нему. Постоянно что-то снимает на смартфон, выкладывает сториз одну за одной.
Когда она тянется к его уху, то ли что-то говоря, то ли просто желая облизать мочку, я резко отворачиваюсь и иду прочь из клуба.
Все так же заторможено. Реакция удивляет, но несильно, где-то там, на периферии сознания.
Удивления нет.
Принятие — есть.
Похоже, все это время я подсознательно чего-то похожего ждала. Не бывает все так, как в сказке. Не бывает в реальной жизни!
Принцев нет!
Верить мужчинам — нельзя!
То, как вел себя со мной Тимур — было за гранью реальности, сказкой.
И я подспудно ждала, когда она закончится. И дождалась в итоге.
— Эй, Вика! — натыкаюсь на высокого парня в толпе, задираю голову, щурюсь, потому что все отчего-то расплывается. И музыка больно долбит по затылку. — Привет! Ты как здесь?
Парень смутно знаком, он держит меня за плечи, пританцовывает… Это же… Это же приятель моей бывшей соседки, Валерки… Как его… Сашка?
— Привет…
— Ты чего такая грустная? Пошли танцевать! — Он громко смеется, не отпуская меня, двигается в сторону танцпола. И я тупо подчиняюсь, ощущая себя странно.
На танцполе он прижимает меня к себе, скользит ладонями по талии, и мне хочется избавиться от его рук. Неприятно.
— Эй, ты чего? — он ловит мое протестное движение, — ну хватит! На, выпей! А то ты чего-то вся в напряге…
Да, пожалуй, я в напряге… Или не в напряге? Я вообще хоть что-то ощущаю?
Беру стакан из рук Сашки, пью сразу половину, потому что внезапно сушит горло.
— Эй, не так шустро! — смеется он, а я смотрю в его лицо, оно двоится, расплывается…
И внезапно меня отпускает. Это так странно! Музыка, забивающая гвозди в голову, становится приятной и ритмичной. Сашка, всегда казавшийся мне редкостным мямлей, вполне веселым и живым.
Я улыбаюсь, с удовольствием ощущая, как кружится голова, как выветриваются из нее все глупые правильные мысли… Боже… Они никому не нужны, мои дурацкие правильные мысли! И я, со своими глупостями, никому не нужна… Только себе. Как и всегда, впрочем.
Все вернулось на круги своя.
Золушка возвратилась к очагу и принялась привычно убирать золу.
Оказалась там, где ей самое место. Да?
Глупая Золушка, начитавшаяся сказок… Глупая Мышка, решившая, что кот ради нее прекратит игры и охоту на других мышей.
Позволившая с собой не просто поиграть… Позволившая себя сожрать.
Поделом тебе, глупая, глупая Мышка…
Когда глаза закрыты, все вокруг кажется эфемерным, все кажется сном. Чужие руки, чужие прикосновения, шепот, стакан, всунутый в руку…
Это все не на самом деле. Это не в реальности, надо просто закрыть глаза.
Закрывай глаза, Мышка.
Прийти в себя от морока
— Ви-и-ик… Ви-и-ика-а-а…
Дикая мешанина образов, почему-то расцвеченных красным, крутится перед глазами вертолетными лопастями.
Так вот вы какие, вертолетики… Первый раз в моей жизни такое. И это, наверно, даже приятно, голова так кружится славно… Вот только тошнит. И стон этот рядом, словно привидение ноет и ноет, ноет и ноет…
— Ви-и-и-и… Ай…
Стон обрывается грохотом, на который, волей-неволей, приходится открывать глаза.
Тупо упираюсь взглядом в обшарпанные обои. Где это я?
И откуда опять эти гребанные стоны? Надо найти привидение, и, нахрен, упокоить уже, чтоб не мучилось…
Разворачиваюсь на раздражающий звук и вижу вяло шевелящееся на полу тело. До этого оно, похоже, лежало рядом со мной на продавленном диване.
Моргаю, пытаясь понять, кто это. Морщась от яркого света, сажусь на диване. Усилим воли торможу ускорившиеся вертолетики. Потом. Все потом. Сначала оценка реальности.
Так. По виду — съемная комната, похожая очень на ту, в которой я жила когда-то. Грязновато, обшарпано, старая мебель.
Какого хрена я вообще тут?
— Ви-ка… Вик… Бля… Дай воды…
Тело поднимает голову, и мне, наконец, удается его идентифицировать. Сашка, приятель Валерки.
И какого хера происходит?
Закрываю глаза, открываю… В голове пустота. Полная. Звенящая болью.
Последнее воспоминание — Тимур, сидящий в випе, и ласково жмущаяся к нему красотка.
Тут же начинает тошнить, и я бегу в ванную.
После объятий с унитазом становится существенно легче, умываюсь ледяной водой, морщась от брезгливости, протираю туалетной бумагой заляпанное зеркало, чтоб посмотреть на себя.
И вот лучше бы не смотрела.
Глаз-то все равно не видать. Монгольская дева, бляха муха. Губы распухли, словно… Целовалась много… Я? Я? Паника накатывает жуткой волной, начинаю торопливо осматривать себя.
Фух… Нет, полностью одета, трусы на месте, кроме распухших губ — никаких признаков моего внезапного сумасшествия.
Прополаскиваю рот, приглаживаю лохматую голову… Контрольно щурюсь в зеркало. Красотка, чего уж там.
Иду на кухню, хватаю чей-то чайник, в котором плещется вода, прополаскиваю под краном стакан. Долго пью воду.
В голове наступает прояснение. И вот это прям зря. Потому что это вчера я была в коматозе от ситуации с Тимуром и его внезапного предательства. А сегодня… Сегодня я в себе уже. Настолько, что лучше бы как вчера — в коматоз опять. Пожалуй, я начинаю понимать, как на таблетки успокаивающие, например, подсаживаются. Неплохой способ не-быть. Просто заглушить боль, забыть о ней. Ни о чем не думать, ничем не болеть…
Но у меня другой склад характера. Не получается надолго отключаться.
Тимур… Интересно, он меня искал? Где мой телефон?
Захожу в комнату со стаканом воды, выливаю половину на вяло стонущего на полу Сашку, а остаток сую ему в руку.
— Давай, приходи в себя, урод.
Голос у меня низкий почему-то, хриплый. Словно кричала много… Или плакала… Наверно, кричала. Плакать я не собираюсь. Не мое это.
Наблюдаю, как Сашка со стоном садится на полу, трет мокрое лицо дрожащей ладонью, пьет воду.
Жду, когда поднимет на меня взгляд.
— Ну, рассказывай, чем напоил меня вчера?
— Отвали… Мне плохо… — Сашка пытается встать, с третьей попытки ему это удается. Я не мешаю идти по знакомому маршруту до туалета, раковины и, наконец, кухни.
За это время заливаю еще чайник, кипячу, нахожу чьи-то пакетики чая.
Мерзость страшная. Отвыкла я от этого. Бляха муха, как быстро привыкаешь к хорошему, перестаешь это ценить… И одного вечера хватает, чтоб вернуться с небес на землю…
Телефона моего нет в квартире, и уже вспомнила, куда его дела.
Раздолбала об асфальт.
Где-то у очередного кабака, в который мы с Сашкой завалились этой ночью.
А перед этим я говорила с Тимуром…
Он что-то рычал… Сначала озабоченно, потерял меня, урод, да… Потом злобно, потому что услышал за заднем плане мужской гогот и музыку.
— Мышь… Ты чего творишь-то? Мышка? — неожиданно тихо и растерянно спросил он.
Меня эта растерянность в голосе так почему-то резанула, так разозлила… Что я творю, значит? А ты? Ты чего творишь? Ты же обещал! Обещал же! Зачем из меня дуру делать? Зачем врать? Ну перестала нравиться, скажи! Просто скажи! Мы же договаривались!
Я хотела ему это все выплеснуть… Хотела. Но почему-то не могла. Слезы текли постоянно по щекам. Наверно, от выпитого. От той дряни, что дал Сашка, а я, дура, в себя влила…
