— Привет, сынок! Уже вернулся? — мать замечает меня, и не веря собственным глазам, внимательно рассматривает. — Даже раньше брата.
Действительно, она не привыкла видеть меня субботним вечером дома, обычно я приползал ближе к утру воскресенья.
В смысле «раньше брата»? Вдруг доходит до меня:
— Я не знал, что его нет. А где он?
И когда это меня стало интересовать местонахождение брата?
— Гуляет! — мать пожимает плечами и загадочно улыбается. — Вырядился, надушился и довольный умчался!
Отец же за все это время даже головы не поднял от планшета. Меня для него нет, впрочем, как и для меня его.
Довольный умчался! На инвалидной коляске!
— Понятно. Я пойду.
Как заключенный в одноместной камере, хожу по кругу в своей комнате. Достал книгу, пролистал, поставил на место. Повтыкал в соц сетях — не помогает. Меня выворачивает наизнанку, я просто обязан знать, где эта рыжая ведьма. Может она реально обладает какими-то колдовскими чарами? Ну а как объяснить эту болезненную тягу к ней. Я словно помешался, меня ломает, штормит, кромсает. Не зря же рыжих в Средневековье сжигали. И эту надо!
Хватаю толстовку, телефон и ключи от машины. Я должен проверить, иначе свихнусь.
Свет в ее окнах не горит. Значит дома ее нет. Я даже в домофон звонил. Вот и проверил. И от этого понимания мне становится еще хуже. Возможно, они сейчас проводят время вдвоем. Пинаю носом кроссовка пластиковую бутылку, нарушая тишину этого вечера. Уже стемнело. Двор выглядит пустым и одиноким, таким же, как и я. Снова сажусь на ту же самую лавочку детской площадки, как и тогда, когда первый раз побывал в логове зеленоглазой. Чего я жду? Увидеть, как мой старший брат привезет свою девушку домой? Допустим, увижу. А дальше что? Как ревнивый муж, брошусь бить морду и качать права на ту, которая тебе не принадлежит? Бред.
Сажусь в машину и еду домой. Всю дорогу меня так и подмывает ей позвонить: узнать, где она и с кем, и почему, мать твою, она еще не дома.
Стремительно несусь в свою комнату, когда вижу слегка приоткрытую дверь в комнату брата. Уверен, в ней никого нет. На дверях наших противоположных комнат замков нет. Никто из нас двоих не сунется в обиталище другого. Это негласное правило уходит своими корнями еще в детство, когда два родных брата испытывали друг друга на прочность, ожидая нарушения этого правила протиборствующей стороной, как стартового выстрела, позволяющего открыто объявить войну. Но никто это правило не нарушал, и, скорее всего, именно сегодня я это и сделаю. Запомните этот день.
Бесшумно толкаю дверь, но входить не спешу. Стою на пороге и вглядываюсь в темноту позднего вечера. Если переступлю этот порог — назад дороги не будет.
И я переступаю.
Глаза начинают привыкать к мраку, и я обвожу комнату брата любопытным взглядом. Я заглядывал сюда из коридора и в целом ориентируюсь, но никогда не приглядывался к мелочам. Его комната разительно отличается от моей так же, как и мы с братом. Так странно, у нас одна кровь, но мы чужие друг другу.
В комнате стерильно, как в морге. Под ногами мягко и я, опустив глаза в пол, недобро ухмыляюсь. Ковер! Ковер, твою мать!
Шарю взглядом по стенам и натыкаюсь на стеклянный шкаф, заставленный дипломами и грамотами. «Иконостас, — думаю про себя, — наверное молится на них перед сном». Брат всегда любил выставлять на показ свои успехи.
На рабочем столе идеальный порядок, чертов педант! Глазу не за что зацепится, разве что за кожаный блокнот. Беру его в руки и листаю. Это стихи. Стихи моего брата. Их много и практически все посвящены одной девушке. Здесь и признания в любви, и другая романтичная хренотень.
Брат начал страдать этой поэтичной фигней еще в студенчестве, когда познакомился с Кристиной. Откуда я знаю? Да помню, как мать восторгалась его авторскими способностями, убеждая всех, что пара четверостиший в рифму, обязательны должны быть изданы на бумаге! Я — не ценитель поэзии, но ничего особенного в его строчках не вижу. Так, для любителя-обывателя сойдет, но не более.
После аварии, естественно, брат забросил сочинительство, да и некому стало писать, Кристинка свалила в закат. Она не плохая девчонка, и мне всегда хотелось узнать, что она нашла в моем брате, человеке, эгоистично обожающего только себя. С одной стороны, я ее понимаю, кому захочется связать свою молодость с инвалидом. Но случись со мной такая история, как с братом, я бы сам ее отпустил, не дожидаясь, пока меня кинут.
И вот брат снова пишет…Я думал, он завязал с эти подростковым занятием, оказывается нет. Вспоминая тот листок с четверостишием, понимаю, что пишет он для нее. Для МОЕЙ Ведьмы. И это значит, у него все серьезно. А у нее?
Бросаю долбанный блокнот на стол и чувствую, что раздражение и злоба душат. Мне становится невыносимо дышать в этой комнате. Но я не уйду, дождусь брата и выясню, иначе сгорю заживо.
Я слышу голоса из холла: брата и водителя. Сергею приплачивают за услуги личного помощника.
Дверь открывается, и брат шарит рукой по низкому выключателю, чтобы зажечь свет. Тусклое освещение по периметру потолка неприятно бьет в глаза и мне приходится сощуриться. Данила видит меня и замирает в дверях. Сергей неуверенно топчется сзади, но нарушать наш зрительный диалог не решается.
— Спасибо, Сергей. На сегодня мне помощь не нужна, — членораздельно проговаривает Данила.
Водитель понимающе кивает, желает всем доброй ночи и торопливо уходит.
— Неожиданно, — брат въезжает в комнату и начинает неспешно расстёгивать темный приталенный пиджак. Он и правда принарядился: брючный костюм, белая рубашка, волосок к волоску, дорогие часы. Глянцевый франт!
— Какие у вас отношения? — выплевываю я. Вести задушевные беседы- не про меня. Я говорю всегда предельно кратко, без увиливаний и лишних прелюдий.
Брат изгибает вопросительно бровь и ухмыляется.
— И те-бе добрый ве-чер! Пооо-можешь? — кивает на кровать.
Я понимаю, о чем он просит. Но я ни разу этого не делал, даже в самые тяжелые для брата времена.
Меня удивляет, что он решился попросить, но что-то такое щемящее мимолетно проскальзывает в моем сознании. Я поднимаюсь и подхожу к брату. Не знаю, как правильно, но наклоняюсь и подхватываю брата на руки. Он обвивает одной рукой мою шею, а второй придерживает себе ноги.
Сглатываю образовавшийся тягучий ком в горле. Я младше брата, но выше и крупнее, занятие плаванием сделало мое тело крепким и выносливым, поэтому мне не составляет особого труда перенести его на кровать.
Брат подворачивает длинные рукава сорочки и расстёгивает пару верхних пуговиц.
— Так на чем мы оостаа-новились? — совершенно спокойным и ровным тоном произносит Данила. Да я, блин, уже и забыл! После тактильного общения с братом, я не могу вернуть тот воинственный настрой, с которым приперся сюда.
— Что у вас с Сашей? — прямо говорю я. — Ты ведь с ней был?
— Инте-ресс-но, — брат задумывается и прищурено смотрим на меня. — А те-бе какое дело?
Действительно, какое мне дело?
Я вижу, что брат пытается прочитать меня, заглянуть в мою голову, но ставить защиту и блоки у меня выработано годами, поэтому, дорогой братец, бесполезно.
Не собираюсь уступать. Мы смотрим друг другу в глаза, и никто не собирается отводить взгляд первым. Наконец у брата на лице появляется улыбка, которую я не могу распознать.
— Она мне дорогА, — медленно проговаривает брат, — очень. А вот твой инте-рес мне не понятен.
ДорогА. Что, блть, это значит? Крепко стискиваю столешницу пальцами и чувствую, как волна гнева поднимается с новой силой.
— Ты ревнуешь? — щурится брат и расплывается в еще более широкой ухмылке так, как будто только что узнал обо мне то, чего не знаю даже я. — Да ты точно ревнуешь!
Что? Он совсем спятил? Я РЕВНУЮ? Да пошел он со своими тупыми выводами.
Вылетаю из комнаты брата, со всей дури хлопая дверью.
Медленно выдыхаю, стараясь обуздать свою ярость. О какой ревности он говорит? Это что угодно: злость, гнев, раздражение, обида, бешенство, но точно не ревность. НЕ РЕВНОСТЬ!
