Сначала хочется сбежать из кухни. Мне по-прежнему неприятно находиться наедине с Эсмой. Особенно ночью, особенно, когда мы одни в большом доме. Но я не ребенок и должна побороть этот страх. Прохожу мимо женщины и включаю электрический чайник. Открываю шкафчик в поисках своего чая с мятой и лаймом, но не нахожу его там. Точно помню, что ставила его сюда. Открываю другой шкафчик, но чая нет.
— Эм... Вы не знаете, где мой чай? Он стоял вот тут, — спрашиваю у женщины. Не отвечает, делая вид, что не слышит. На фоне переживаний нервы не выдерживают. Меня начинает жутко раздражать эта ее неприкрытая неприязнь ко мне. — Я спрашиваю, вы не видели мой чай?! — повышаю голос, громко хлопая дверцей шкафчика.
— Я его выкинула, — спокойно отвечает Эсма, продолжая помешивать свое зелье.
— Как выкинули? Зачем? Это был мой чай! — кричу. Нервы окончательно сдают. Хочется рыдать от злости.
— Это был плохой чай. Тебе его нельзя пить, — так же невозмутимо отвечает она. — Выпей этот, — протягивает мне свою кружку. — Он успокаивает и повышает иммунитет.
— Не хочу я ваш чай! Я хочу свой! Вы не имели права его выкидывать!
Эсма пожимает плечами и сама отпивает из своей кружки. Разворачивается и идет на выход.
— Стойте! За что вы так меня ненавидите?! Что я вам сделала?!
Мне важно это знать. Это невыносимо – жить под одной крышей с человеком, который тебя ненавидит.
Женщина разворачивается и прожигает меня черным взглядом. Впервые выдерживаю ее темный взгляд в ожидании ответа. Я устала ее бояться. Но она молчит.
— Это как-то связано с вашей дочерью?
Эсма закрывает глаза и глубоко вздыхает.
— Я права? — не унимаюсь.
— Что ты знаешь о моей дочери? — отставляет чашку, подходит ближе. И мне снова жутко, голос у нее становится шипящий, как у змеи.
— Эмин сказал, что она погибла, — теряю голос от испуга.
— Айда покончила жизнь самоубийством, кровь себе пустила моя девочка, порезав свои прекрасные руки, она утонула в своей крови в ванной, — рассказывает мне жуткие подробности. Сглатываю, отступая назад, жалея о том, что вообще коснулась этой темы.
— Извините, я не хотела... — всхлипываю. — Я пойду, — пытаюсь пройти мимо Эсмы, но она хватает меня за руку, останавливая.
— А знаешь, почему она это сделала?
Отрицательно качаю головой, пытаясь вырвать руку. Я ничего не хочу знать.
— Она любила Эмина. Они с детства росли вместе, — женщина отпускает меня, но я уже не ухожу. — Айда была очень красивая и нежная девочка. Она все ему прощала, а он жестоко отверг. Не выдержало сердце моей девочки. А чем ты лучше ее? Ничем. А тебя он любит! Просто так принял в семью и оберегает. В себя впустил, в сердце. На родину потащил, в Турцию, в то место, где ходили ноги моей дочери, — с ненавистью проговаривает она. А я теряю дар речи, качая головой, отказываюсь все это воспринимать. Хватаю ртом воздух, не в состоянии ничего сказать. — Не будет вам счастья.
— За что... За что вы так со мной? Я не выбирала мужа, меня выдали за него. Он сам меня выбрал и не любит он меня, вам так кажется, — слезы льются по щекам сами собой.
— Любит, сам еще этого не осознает, но любит. И не нужно меня бояться, я уже приняла это. Зла не желаю.
— Вы только что пожелали нам несчастья, — всхлипываю, утирая слезы.
— Я не желала, я сказала, что вижу. Темные тучи нависают над вами. Карму ему нужно отработать, очистить. Ты его отработка. Аллахом данная. Береги себя, — говорит мне напоследок и выходит из кухни. А я уже ничего не понимаю. Довела меня эта ведьма. Закрываю лицо руками и рыдаю, как ненормальная. Трясет, холодно. Самое абсурдное, что я ей верю и мне страшно.
На столе начинает вибрировать мой телефон, беру его дрожащими руками, в надежде, что это муж. Он мне как никогда сейчас нужен. Эмин все объяснит и успокоит меня. Впервые нужны его объятья и голос.
— Да! — не смотря в экран, отвечаю я, направляясь в комнату.
— Алина! — отзывается мама.
— Мама? — не ожидала ее услышать. Мы почти не общаемся. На часах половина первого...
— Алина, — мама тоже плачет.
— Мама, что случилось? — сердце начинает разрываться, дышать трудно. А она плачет, захлёбываюсь слезами. Никогда не слышала от нее такой истерики. Беру себя в руки, утирая свои слезы. — Мамочка, пожалуйста, успокойся и скажи, что случилось?! — кричу ей в трубку.
— Отец в реанимации, — наконец, выдает она, и меня кидает в холодный пот. Ноги подкашиваются, оседаю на лестнице. Несмотря на то, что последнее время я была жутко обижена и зла на отца, в глубине души я его люблю и уважаю. Он воспитывал меня и давал все самое лучшее. И никогда до дня замужества не обижал. И Эмин, как оказалось, не самое плохое, что он мне дал.
— Как в реанимации? Что случилось?
— Инсульт на нервной почве, — продолжает рыдать мама. — Мне так страшно его потерять. Алина... — снова рыдает, и я уже не разбираю слов.
— Где ты, мам? Я сейчас приеду! Мам, пожалуйста, ответь мне!
— В первой областной клинической больнице.
— Мам, успокойся, пожалуйста, — соскакиваю с места и несусь наверх. — Я сейчас приеду!
Раскрываю шкаф, натягиваю на себя первый попавшийся костюм, хватаю сумку, бегу вниз.
— Постой! — тормозит меня Эсма, выходя в прихожую.
— Мне не до вас! У меня отец... — осекаюсь. Не хочу ничего рассказывать этой ведьме.
— Знаю я. Плохо твоему отцу. С головой плохо. Много планов строил, все в голове держал. Много невысказанных слов. Не выдержала голова.
Эта женщина никогда столько со мной не разговаривала.
— Вот, возьми! — протягивает мне какой-то маленький черный мешочек, перевязанный веревочкой.
— Что это?
— Под матрас отцу положишь, сможет выкарабкаться.
— Уберите, не буду я ничего ему подсовывать! — отталкиваю ее руку и убегаю.
Глава 31
Алина
Захожу в приемный покой больницы, не понимая, куда бежать. Перед глазами все плывет от волнения и дикой паники. Все обиды на родителей испаряются. Какие могут быть обиды, когда на кону здоровье и жизнь отца?
— Девушка! — кидаюсь к стойке. — А где лежит Алимов?
Но меня не слышат, девушка продолжает что-то равнодушно писать в большом журнале.
— Девушка! — говорю громче привлекая к себе внимание.
— Не кричите, вы в больнице, — равнодушно отвечает она, даже не поднимая на меня глаза. — Подождите.
Жду. Проходит минута, две, три, пять.
— Девушка! — отчаянно повторяю, на что она цокает и, наконец, начинает искать в компьютере нужную информацию.
— Алимов в реанимации. К нему нельзя. Вся информация у лечащего врача и даётся только родственникам, — монотонно сообщает она, снова утыкаясь в журнал.
— Я дочь, и мне нужно к нему! — требую. Я не конфликтная, но сейчас мне хочется растерзать этого человека, совершенно равнодушного к чужому горю.
— Во-первых, вас не пустят в реанимацию. Во-вторых, чем вы ему там поможете?
Закрываю глаза, глубоко выдыхая и пытаясь успокоиться. Меня трясет от злости, страха, волнения, паники и отчаянья. Отхожу от стойки, чтобы не нагрубить. Набираю номер мамы.
— Да?
— Мам, я здесь. Меня не пускают, — почти рыдаю, зажмуривая глаза.
— Сейчас, — отзывается она и сбрасывает звонок.
Пока ожидаю, еще раз звоню Эмину, но мне снова отвечает монотонный автоматический голос о том, что аппарат абонента выключен.
— Алина!
Оглядываюсь и вижу женщину в халате.
— Да, это я.
— Пройдёмте, — зовет меня с собой.
Женщина провожает меня на шестой этаж в очень тихое отделение. Тут настолько тихо, что слышен треск ламп и пахнет стерильностью. Несмотря на чистоту, это очень отталкивающий и неприятный запах. Так пахнут горе, болезни и бессилие. Когда от тебя ничего не зависит, нужно ждать и молиться.
Женщина открывает для меня двери одной из комнат, где сидит мама.
— Алина! — мама подрывается с места и обнимает меня, снова начиная рыдать. Понимаю, что сейчас я должна ее успокоить, поддержать, но это очень трудно, когда у самой градом катятся слезы. Что бы ни произошло, какие бы обиды мы ни таили на родителей, мы никогда не задумываемся, что когда-нибудь их не станет. Нам кажется, что они будут всегда.
