Она на нас так явно реагирует, что поневоле с ума начинаем сходить.
Вообще, вот эта реакция показательная, сразу понятно становится, что все правильно делаем, все происходит так, как должно… И теперь надо бы в этой правильности Ветку убедить…
А как это сделать, если слова все теряются, стоит только осознать, что она нас хочет! Что, несмотря на обиду в голосе и в глазах, хочет опять повторить все те безумные вещи, что мы делали с ней совсем недавно?
Это же крышу сносит напрочь!
И потому я стискиваю неосознанно кулаки на столешнице, собираясь с духом, и смотрю только в глаза ей. Тим мягко целует беспомощно раскрытую ладошку, а я держусь. Пока держусь.
— Ветка, — настойчиво возвращаю мысли к общей проблеме, — это произошло не специально. Это… Это просто… Мы не думали в тот момент! Тим, скажи!
Тим отрывается от ее руки, смотрит в глаза внимательно и кивает.
Помощник, блять. Оратор прирожденный.
Он кайф ловит, а я тут отдуваюсь за двоих!
— Мы просто… Просто в какой-то момент поняли, что относимся к тебе по-другому. И сами охерели…
— А почему мне не сказали? — с обидой вскидывает на меня взгляд Ветка, и я привычно дрожу внутри от кайфа и возбуждения.
Она не понимает, что с нами творит! Просто, блять, не осознает, что делает своими глазами зелеными, своими губами пухлыми, трогательной ямочкой у горла, тонкой кожей шеи. Синяки на ней, оттененные белым халатом, наши с Тимом следы. Горячо, блять! Жжет!
— Потому что не могли! — рявкаю я излишне громко, не в силах сдержать раздражение, — как ты себе это представляешь? Просто подойти к тебе и сказать: “Ветка, тут такое дело… Мы тебя хотим оба. Выбирай, с кем будешь”? Ну тупо же!
— Тупо, — соглашается она, — тупее только убеждать меня в собственной непривлекательности и отгонять от меня других парней.
Черьт! Неправильно разговор идет! У меня в голове все, главное, так стройно, красиво даже! А на деле изо рта одна хрень вылетает!
— Вет, ты делай скидку на наш возраст, — говорю я, — мы сами в шоке были, понимаешь? Мы хотели… Мы ждали, короче, чтоб ты выросла…
— Очень… Благородно. — Язвит она, дергая руку у Тима, и тот с сожалением отпускает ее.
— Очень, поверь просто, Вет, — киваю я, и неожиданно Тим, потерявший отвлекающий фактор, дополняет:
— Не представляешь, насколько. Если бы мы не были благородными, то ты бы давно уже…
Тут он замолкает, понимая, что ляпнул хрень, но Ветка уже заводится. Встает, резко запахивая халат, одним слитным движением обходит сидящего Тима, каким-то образом просачиваясь в десятисантиметровую щель между ним и стеной.
Мы не успеваем среагировать, только разворачиваемся за ней синхронно, привстаем, и Ветка команудет:
— Сидеть.
И, бляха, мы садимся. Послушные псы у ног своей хоязйки. И охереваем от собственной реакции.
— А теперь послушайте меня, бывшие друзья детства, — она выделяет слово “бывшие”, разрезая этим нас на куски, — во-первых, вы — редкостные скоты, думающие только о себе. Я все свое детство искренне считала вас своими братьями, и то, что вы себе фантазировали в это время… Это подло и мерзко. Во-вторых, то, что вы со мной сделали пять лет назад, тоже мерзко и подло. Вы воспользовались моей слабостью, моим опьянением… Я не знаю, как вы это разрулили между собой, но видимо разрулили, раз до сих пор общаетесь и не испытываете никаких сложностей и угрызений совести.
Остро ощущаю, что грядет пиздец. Надо вмешаться! Надо прекратить эти ее… гребанные научные выкладки! Перечисляет она, блять! Во-первых, вторых, третьих!
Внутри все каменеет от напряга, рядом тяжело дышит Тим, и я вижу, что сдерживается друг с трудом. Он вообще терпеть не может, когда отчитывают, а уж тут…
— Ветка, ты все понимаешь очень остро…
Неправильно! Дурак! Дурак!
— Я понимаю так, как умею! — резко рвет она мои попытки сгладить, отходит еще на шаг, независимо задирает подбородок. И я невольно опять любуюсь ею, утопающей в белом халате, словно в сугробе, с волосами , кое-как собранными наверх, с накусанными губами и алеющими следами на шее, Ветка смотрится королевой. Развратной, утомленной долгим сексом, но королевой, в которой это природное достоинство не убить ничем.
И это тоже не дает думать. Хочется смотреть на ее, умирать от одного только вида…
Ебать, как жы ты поплыл, Ванька… Как же тебя ведет-то…
— Вы и сейчас продолжаете вести себя именно так, как пять лет назад, — продолжает Ветка, — то есть, просто схватили меня и… И заставили…
— Кончать, — обрубает ее патетику приземленный Тим, которому, похоже, ее королевский образ вообще похую, — и много раз кончать. Плохие, очень плохие мы…
— Это не то… — чуть сбивается с пафоса обличительства Ветка, — это… Это просто физиология. А вы просто слишком хорошо меня знаете… И я, несмотря на то, что вы сделали, слишком хорошо к вам отношусь…
— Иди сюда, — перебивает ее Тим, и я с изумлением вижу, как Ветка невольно делает шаг вперед… Правда, потом приходит в себя и, закусив губу, поспешно отступает назад.
— Но, знаете, я вам благодарна, — продолжает она, отступая спиной еще на шаг, к прихожей. Мы с Тимом синхронно поднимаемся и идем за ней.
И в этот раз Ветка не приказывает ничего, видимо, понимая, что время ее на исходе. Она просто отшагивает еще, плотнее запахивает халат, переступает босыми ногами и продолжает, — если бы не та ситуация… Я бы, может, и не решилась сделать то, что сделала. И не встретила бы замечательного человека… За которого я выхожу замуж!
Последнее предложение она выкрикивает практически, а мы с Тимом замираем.
Замуж? Какой, блять, замуж?
— А твой жених в курсе про нас? — ядовито скалится Тим, — в курсе, как ты любишь заниматься сексом?
— Я не люблю так! — защищается Ветка, — это вы! Заставляете! А я не могу сопротивляться…
— Бедная овечка, да? — продолжает Тим нарываться.
— Как вам угодно. Сейчас я хочу уехать домой. И позвонить своему жениху.
— Отлично, — подключаюсь я, дико злясь на себя, дурака косноязычного,
