действительно лучше с этим повременить, – посмеивается отец. – Умеете же вы взбодрить. Марта, а ты что скажешь?
– Скажу, что большой праздник нам сейчас ни к чему.
– Из-за моей болячки? Ну, вот еще, – тут же принимается спорить отец. А я не хочу, чтобы они из-за нас ругались. К тому же мне и самой не хочется превращать свою свадьбу в балаган. Чтоб на меня пялились, как на экспонат кунсткамеры, люди, которых я не знаю, а потом мыли кости.
– Я тоже не в восторге от идеи пышного торжества, – вставляю свои пять копеек.
– Да почему? Матис, сынок, помнишь, как на свадьбе у Сумских было? Арка из цветов, шатер на фоне моря, тут же, чуть в стороне, свечи, скатерти… Красота, одним словом.
За время нашего знакомства с отцом я поняла, что он из тех, кого обычно называют душой компании. Поэтому его стремление организовать нашу свадьбу по высшему разряду ничуть меня не удивляет. А вот то, что мы так запросто о ней рассуждаем, никак в моей голове не укладывается. Я почему-то не думала, что эта новость будет воспринята так легко, хотя Матиас и заверял меня, что отец будет только за. Все равно не верилось.
– Матиас, а ты чего молчишь?
– А что я? Пусть невеста решает. Как она захочет – так и будет. – Матиас заводит руку мне за спину и в первый раз, не таясь, прижимает к себе на глазах у родителей.
– Ты смотри, еще не женился даже, а уже каблук! – хохочет отец. – Ну, ты, Ань, все же подумай. Свадьба в жизни бывает один только раз.
Я вяло киваю, не желая продолжать этот разговор, и жмусь к боку будущего мужа. Его мать чуть в стороне опять издает некий странный звук. Что за женщина? Ну, высказалась бы прямо, так нет – молчит. А ты ходи и думай, что у нее на уме. Ясно ведь, ничего хорошего.
Впрочем, моему счастью это не мешает. Следующие дни становятся едва ли не самыми лучшими в моей жизни. Мысль о том, что я теперь не одна, окрыляет. Наверное, это странно, но, даже найдя отца, я не ощущала себя частью семьи, а теперь стала. Этому во многом способствует время, которое мы проводим вместе. И общие переживания. Понимая, что Матиас гораздо тяжелее меня справляется, когда отцу плохо, я стараюсь не оставлять его в такие моменты. Чем бы он ни занимался, маячу где-то неподалеку. Отвлекаю разговорами, когда это уместно. Держу за руку. Или просто сижу с книжкой в одной с ним комнате. Не навязываясь, но в то же время давая понять, что он больше не один. Я будто медленно его приручаю. Но по правде, привыкаю сама… По факту мы оба с ним одиночки.
Где-то за пару дней до росписи, опасаясь, что сердце отца может не выдержать, врачи ставят нас в известь, что химию отца нужно прервать. Ради подстраховки папа остается в клинике. Мачеха при нем. А мы с Матиасом возвращаемся в притихший дом.
– Извини. Мне нужно побыть одному.
Он уходит, осторожно прикрыв за собой дверь. Но я уже достаточно хорошо его чувствую, и потому для меня не секрет, что собственное бессилие доводит его буквально до бешенства. Я хочу помочь, но не знаю как. Вариант, который первым приходит на ум, невозможен потому, что Матиас решил подождать с этим всем до свадьбы…
В бессилии опускаюсь на диван. В груди болит. Не хотела я боли, но не смогла избежать привязанности. Отец такой. К нему нельзя остаться равнодушной ни при каких обстоятельствах. Он как солнце, в поле притяжения которого существуем мы все. Возможно, если его не станет, мы потеряемся на бескрайних просторах космоса. Мы… просто перестанем быть.
Мои невеселые мысли прерывает щелчок двери. В темноте различаю великанскую фигуру Матиаса. Он нерешительно застывает на пороге. И так, не шевелясь, стоит, пока у меня первой не сдают нервы.
– Иди ко мне.
Я похлопываю ладонью по дивану возле себя. Матиас еще чуток медлит, но все же подходит и садится рядышком.
– Ложись…
Матиас послушно укладывается, устроив голову у меня на коленях. Темно. Но мне не нужен свет, чтобы знать – его глаза воспалены. Мне жаль. Мне так жаль. И себя, и его, и папу… Ласково касаюсь его волос. Легонько глажу, зарываюсь пальцами. Животом чувствую, как в безмолвном крике распахивается его рот. И мне хоть вой в унисон с ним. Но вместо этого я шепчу:
– Я люблю тебя.
Матиас делает судорожный вздох. Непослушной рукой ведет по моему телу вверх и с силой сжимает грудь.
– Прости.
– Нет. Не останавливайся… Ты же хочешь.
Мой голос дрожит. Матиас же, кажется, даже не дышит. А потом резко подхватывается и, усевшись рядом, встряхивает головой.
– Да, но мне не хватит сейчас терпения возиться с девственницей. Прости, Ань. Дело не в тебе.
Для кого-то его слова могли бы прозвучать обидно, но я так их не чувствую. Просто Матиас не в себе настолько, что правда льется из него без прикрас. И, как ни странно, именно правда не дает мне загнаться по полной. В темноте я поворачиваюсь к нему. Несмело накрываю ладонью бугор под брюками и, собрав в кулак всю свою смелость, шепчу:
– Есть же и другие способы.
Почувствовав, как его сердце оступается в ответ на мои слова, дергаю вниз язычок молнии. Немного потряхивает. Его. Меня… Пока хватает смелости, бухаюсь на колени. Эмоции смешиваются в убойный коктейль из боли, обреченности, страха смерти и одиночества. Я могу понять, почему ему так нужна разрядка.
– Уверена?
– Да.
– Хочешь мне отсосать?
И эта агрессия объяснима тоже. Он под завязку напичкан тестостероном. Желание и агрессия – две стороны одной медали.
– Приподнимись.
Стаскиваю к коленям его брюки вместе с бельем. В тишине звякает пряжка, посвистывает наше сбившееся дыхание. Влажной от нервов ладонью обхватываю его заряженный ствол. Светка была права. У человека габаритов Матиаса не может быть маленького. Не понимаю, как это возможно. Рот наполняется слюной, а в горле, напротив, пересыхает. Ладонь Матиаса на затылке клонит голову вниз своей тяжестью. Обхватываю губами сочную головку. Пальцы в волосах сжимаются, тянут. Он не щадит меня. Но если именно это ему сейчас нужно, я готова.
Когда все заканчивается, я в полуобмороке. Рубец ноет. Уголки губ саднят, а во рту
