– Нет. Не надеюсь. А вообще тебя это не касается. – Я развернулась и даже успела сделать шажок к машине.
– Стой!
– Ну что еще?
– Номер мой из блока вытащи. Чтобы на связи быть. И вот… – Иван достал телефон из кармана. – Запиши свой новый адрес.
– Зачем?
– Приезжать буду. Ребенка-то я видеть имею право!
– Да пожалуйста! Приезжай. Как будто я против…
С психом выхватила из его пальцев айфон, вбила в заметки адрес и уже беспрепятственно дошла до машины. Что я чувствовала в тот момент? Осталась ли удовлетворена собой, его реакцией, самим нашим разговором? Не знаю. Я испытывала облегчение от того, что во всем призналась. Что сделала это ровно так, как и задумала. Знала ведь, что он, как честный человек, сразу предложит брак, и все равно смогла ему отказать, несмотря на дикое искушение согласиться. Получить его каким угодно способом, присвоить, сделать своим, наплевав на гордость. С потрохами отдавая себя этой больной любви. Но ведь понимала, что это помешательство в отложенной перспективе не принесет нам счастья.
Да, мы не состоялись как пара, но у нас с Иваном еще оставался шанс состояться как родители. На этом и нужно было сосредоточиться.
Так я себя убеждала. Когда домой ехала. И потом готовила ужин. Поэтому когда в дверь позвонили, не дрогнув, пошла открывать, пусть сердечко и подсказывало, кто ко мне пожаловал.
– Привет. А ты что здесь делаешь?
– Ну, привет! Мы же договорились.
– О чем?
– Что я могу приезжать к ребенку.
– Эм… Он еще не родился.
Тупо? Еще бы. Но я искренне не понимала. Или… делала вид, что не понимаю? А сама тихо радовалась, что этот дурак приперся. Трезвым! И таким по-хорошему взбудораженным.
– Ну, он же в тебе. Так я войду?
– Входи. Будешь есть?
– Буду. А что у нас на ужин?
У нас? Ничего! Но это так сладко звучало, что я не стала язвить. А тут ведь он еще букет протянул, который я до этого не заметила.
– Мясо запекла с овощами.
– Это тебе.
– Спасибо.
– Тесно у тебя. И воняет.
– Воняет? Чем? – всполошилась я, бестолково вертя головой.
– Газами выхлопными. Заводом каким-то. Экология здесь никуда не годится, Мария, куда только власти смотрят? Ты подумай над тем, чтобы в деревню вернуться. Что, я в своем доме не найду для вас места?
– Кажется, мы это уже обсуждали.
– А кто сказал, что я согласился с твоими доводами?
– Собираешься на меня давить? – растерялась я.
– Взывать к благоразумию. – Покровский взял меня за локти, усадил на табурет (вдвоем тут действительно было не развернуться) и, как-то подозрительно быстро освоившись на моей кухне, принялся накладывать еду в тарелки.
– Я не перееду к тебе.
– Посмотрим, – отмахнулся Иван. – Кстати, забыл спросить. Он уже пинается?
– Немного, – невольно улыбнулась я.
– Можно? – кивнул в область пупка.
– Ты еще ничего не почувствуешь.
– А вдруг?
Покровский поставил тарелки на стол. У меня громко в животе заурчало. И малыш, как будто тоже проголодавшись, действительно встрепенулся. Будто рыбка коснулась кожи.
– Ой! – растерялась я, пялясь на темную макушку опустившегося на колени у моих ног Ивана. А тот времени зря не терял. Хозяйничать сразу начал. Футболку, значит, мою под грудь подоткнул, и лапищу опустил на живот.
– Затихарился.
– Я же говорила! – пожала плечами, изо всех сил делая вид, что меня не подкидывает до потолка от эмоций.
– С ним точно все хорошо?
– Вань!
– Я просто боюсь, ладно? – разнервничался Покровский.
– Господи, никто не собирается нас наказывать за то, что мы с тобой однажды потрахались. Это предположение само по себе бредовое! На дворе двадцать первый век, а ты веришь в какие-то знаки! И кстати, если тебе нужны подтверждения моим словам, вспомни, что Игорь разбился до того, как у нас завертелось…
Покровский вскинулся. Наши глаза встретились. И я вдруг отчетливо поняла, что в последнем я, похоже, жестоко ошиблась.
Глава 22
Телефон звонил вот уже второй раз. Я слышал. Я смотрел на то, как он на столе вибрирует, и чувствовал на себе удивленный взгляд главбухши. Но так и не мог заставить себя ответить. От страха тело обмякло, руки не слушались. И только пот по вискам катился градом.
– Сергеич, ты отвечать будешь? Может, случилось чего.
Вот именно. Случилось. Точно случилось. Иначе зачем бы ей мне звонить? Три недели я вокруг нее на пузе ползал. И ничего. Ни шага навстречу. А тут аж целый звонок!
– Да, Маша!
Сердце гремело в ушах, я сам себя не слышал. И оттого, наверное, говорил громче, чем этого требовали обстоятельства. Не зря же даже Петровна вздрогнула.
– Маш? Что случилось? Что-то с маленькой? – сбавил обороты я. На прошлой неделе Маша разрешила съездить с ней на УЗИ, на котором, помимо прочего, нам сообщили и пол ребенка. Я видел ее. Мою доченьку. Слышал, как стучит ее сердце. И с каждым таким «тук-тук» все это становилось реальнее. Проникало под кожу и мышцы, гнуло ребра, чтобы свернуться в сердце чем-то до боли сладким и тревожащим…
– Нет. Все хорошо.
– Тогда чего ты звонишь?! – охватившее меня облегчение вырвалось наружу легкой истерикой в голосе. Понимая, как это могло прозвучать для Маши, я про себя чертыхнулся. Вдохнул поглубже, успокаиваясь. А то ведь, ну правда. Не мужик, а истеричка какая-то.
На фоне моего надрыва голос Маши звучал необычайно умиротворенно.
– Я не вовремя?
– Нет! Что ты! Говори. Я просто… – замялся, не зная, как ей объяснить. Не понимая даже, а надо ли объяснять, или она и так все понимает?
– Хм… Ты не мог бы купить клубники, когда будешь ехать? Я, похоже, всю ее скупила в округе. Вышла в палатку у дома, а там пусто, представляешь?
С губ Маши сорвался смущенный, будто извиняющийся смешок. Ей наверняка казалось, что она отвлекает меня из-за ерунды. А я… я, блин, как сытый котяра жмурился. Так приятно было чувствовать себя нужным. Пусть даже нужным ей вот в таких мелочах. Она же ничего до этого не просила. Ни разу. И хоть я приезжал каждый божий день, все равно чувствовал себя неприкаянным из-за дистанции, которую Маша между нами установила. Да, порой эта самая дистанция истончалась до того, что казалось, сделай я шаг, смогу преодолеть ее вовсе, но… Был ли я в праве этот шаг делать? Одна часть меня крутила у виска пальцем и говорила: «Чува-а-ак, эта женщина, блин, носит твоего ребенка! Кончай уже загоняться. Все. Просто радуйся жизни». Другая… продолжала загоняться, да. Правда, теперь совсем по другому поводу. Моя вина была словно вирус, который набрасывался на любое мое переживание и подгребал его под себя. А ведь в той точке, где мы очутились, вине было где разгуляться.
Я чувствовал себя виноватым по всем фронтам. Облажавшимся по жизни. Ладно, захотел жену сына. Ладно… Но то, что я позволил себе, то, как я это позволил… По отношению к ней это было первостатейным свинством. Чем я думал? Как мог? Пьяный… Слабый. Сначала лез на нее, потом посыпал голову пеплом. Очень, блядь, по-взрослому. Очень по-мужски. В итоге все просрал. Все. Стало легче? Да где там. А когда опомнился – было поздно. Даже в этом Маша была сильней. Это же она поставила точку там, где я, бесхребетный мудачина, не смог. Переступила через наше на двоих помешательство и просто двинулась дальше. Каким-то чудом не разуверившись в мужиках. И точно знающая, чего она хочет от отношений.
А я ведь тоже знал! И хотели мы с ней наверняка похожего.
Просто… Ну как? Как их строить с женой погибшего сына? Это же все ненормально. Начиная с того, что не должны родители своих детей хоронить. Уже одно то, что ты живешь и здравствуешь, когда твой сын в могиле – ужасно. А уж когда ты живешь и на крыльях порхаешь, потому что, сука, у тебя с его вдовой завертелось… Вообще ни в какие ворота.
Но это ладно. Это мы уже проехали. Теперь у меня другие триггеры. Как я мог так с ней? Один выкидыш… Я покаялся? Да где там. И опять полез к ней, не подумав о защите. Отвел душу в последний раз. И убедил себя, что смогу перебороть это и забыть…
