Это последнее замечание было правдой. А предыдущее – откровенной ложью. Он не знал, как он сможет удержаться от страстного желания погрузиться в ее чудесное крепкое тело и забыться в восторге. Но Ксавьер понимал, что ему придется проявить величайшую выдержку, если он хочет обеспечить безопасное развитие их малыша. И ему придется придумать, чем отвлечь свою возлюбленную.
Он улыбнулся ей. Всегдашняя спокойная непроницаемая маска заняла свое место на его лице. Переживания тех страшных часов, когда он не знал, останутся ли в живых она и ребенок, остались позади.
– О Боже! – воскликнула Тэра, глядя на него с благоговением и отчаянием. – O, Сол, – взмолилась она.
Он нагнулся и поцеловал ее в пульсирующую жилку на виске.
– Перевернись на живот, – прошептал он.
Аккуратно и неторопливо, с томной почтительностью, он снял с нее белую хлопчатобумажную футболку и джинсы. Расстегнул лифчик, стянул до смешного крошечные трусики. Потом просунул руку под округлость ее живота и принялся покрывать поцелуями ее спину, бедра, гладкие упругие ягодицы. От этих долгих, соблазняющих поцелуев она начала задыхаться, как утопающая.
Его пальцы ласкали нетерпеливую, трепещущую плоть, по следам пальцев двигались губы и кончик языка.
Тэра была как в горячечном бреду. Еще, еще, вот сейчас, просило ее тело.
– О Боже! – выдохнула она, наконец, почувствовав пульсирующее ощущение блаженства в глубоком потаенном центре своей женственности.
Рейчел приехала и привезла с собой кучу вещей Тары.
– Он здесь? – спросила она.
– Нет, он сейчас в Парижской консерватории, отбирает таланты. Прилетит сегодня поздно вечером.
– А ты ждешь его дома, как маленькая верная жена.
– Не говори глупости, мама.
– Я ревную, – сказала Рейчел, краем глаза оглядывая великолепный интерьер дома. В глубине души она даже чуть-чуть радовалась, видя Тэру слегка "одомашненной".
– Фальшивка. Стилизация под средние века, – скривилась Тэра, кивая на архитектурные детали тюдорских времен и решетчатые окна, усыпанные датчиками охранной сигнализации.
– Возможно, слишком помпезно на твой вкус, – сухо согласилась Рейчел, припоминая всегдашнее презрительное отношение Тэры ко всему, что выглядело показным. – Он сам выбрал этот дом?
Тэра пожала плечами.
– Я не спрашивала. Вряд ли.
Рейчел стала обходить следом за дочерью комнату за комнатой, внимательно осматривая обстановку и уклоняясь от комментариев, если они не были одобрительными. В спальнях она пристально разглядывала экстравагантные задрапированные шторы с кистями и шелковые балдахины, украшающие кровати.
– Ну прямо картинка из журнала "Дом и сад", – наконец, отважилась она на комментарий.
– О, не надо! Скажи честно. Это невообразимо уродливо, – возмутилась Тэра.
– У каждого свой вкус, – ровным голосом заметила Рейчел.
Она думала о женщине, которая выбирала всю эту роскошь. Заслуживает ли такая женщина презрения за свою избалованность? Или ее потребность потакать своим слабостям является отражением какой-то глубоко скрытой неудовлетворенности? Что она представляет из себя, эта женщина? Та, которую бросили. Жена Сола.
Спускаясь следом за Тэрой по лестнице, Рейчел смотрела на каштановую головку дочери. Она знала, что не решится задать эти вопросы вслух и не будет спорить с мнением Тэры.
Тэра провела мать в гостиную – просторный зал тридцати футов в длину, имеющий совершенные пропорции двойного куба. Здесь не было ничего лишнего, никаких украшений, никаких ваз или статуэток. Только одна великолепная картина Пикассо, относящаяся к "голубому" периоду его творчества, которая, как магнит, приковывала взгляд. Остальные предметы были сугубо практического назначения. Музыкальная стереосистема с панелью управления, как у небольшогоеамолета, и на слегка приподнятой платформе под окнами огромный рояль "Стейнвей".
– Это, несомненно, его выбор, – сказала Рейчел. – Его рука чувствуется везде в этой комнате. Просторно, строго, эстетично.
– Да, чудесное место. Я провожу здесь почти все свое время.
– Тебя навещает кто-нибудь из друзей, подруг? – спросила Рейчел.
– Нет. Ну, они такие молодые и грубоватые…
– Ты боишься, что он будет возражать?
– Ради Бога, мама, не говори "он". Называй его по имени. Даже если он негодяй, который сделал беременной твою дочь. – Рейчел вздохнула. – Извини, извини, – нетерпеливо сказала Тэра. – Нет, я не приглашаю свою старую компанию совсем не из-за Сола. Он предоставил мне полную свободу делать все, что я хочу. Пока я не начну соблазнять разносчика молока.
Она не смогла удержаться от шутки насчет секса. Эта ситуация понемногу сводила ее с ума.
Сол не стеснялся ублажать ее любовными играми. Она никогда не знала точно, когда и где это произойдет. Любая комната в доме могла стать местом действия для быстрого раздевания и чувственных ласк. Иногда это случалось даже тогда, когда в доме была прислуга, и риск, что им в любой момент могут помешать, щекотал нервы Тэры.
Сол раздевал ее глазами, когда они ужинали в изысканных ресторанах. Он чувственно поглаживал ее руку во время концертов. Он мог начать ласкать ее даже за рулем машины, мчащейся на бешеной скорости.
Ей казалось, что она испытывает больше наслаждения, чем все женщины мира вместе взятые.
Но он отказывался принимать подобные ласки от нее.
Как-то утром, проснувшись рано, Тэра долго вглядывалась в прекрасное суровое лицо Сола и затем нырнула головой под простыни. Охватывающее прикосновение ее губ мгновенно пробудило в нем пульсирующую жизнь.
Он оттянул ее голову прочь.
– Нет!
– Почему? Сол, позволь мне доставить тебе удовольствие. Как ты это делаешь для меня. Это так прекрасно.
– Нет.
Он решительно выскользнул из-под простыни. Тэра услышала яростный шум душа.
Он должен всегда владеть собой. Любой ценой. От этой мысли Тэре стало больно. За него.
Сол снова вернулся в постель и за одну минуту довел Тэру до состояния полного экстаза. Ей хотелось броситься к его ногам и осыпать их поцелуями.
Его самообладание внушало благоговейный страх. Он мог совершенно спокойно несколько дней обходиться без пищи, если считал, что ему нужно поголодать. Мог, если надо, совершенно отказаться от алкоголя.
Но больше всего поражало именно его самообладание в сексе при всей страстности его натуры. Эта способность к воздержанию приводила в отчаяние и одновременно восхищала Тэру.
Она не могла не думать об этом даже сейчас, в разговоре с матерью.
