- Послушай, Лидок... Но ведь твоя мама много куда ходила без меня. У неё и муж другой был, помнишь?
- А теперь у неё никого нет...
- У неё есть вы. Она снова может кого-то встретить, полюбить. И я могу. Ну, Лида?
- Почему ты не с нами, пап?
Лёша раскрывает объятья.
- Я всегда с вами. С тобой и Антошкой. А мама взрослая. Она...
Лида не идет к отцу. Антон цокает языком, но девочка делает вид, что не слышит брата. Отвечает отцу тихо, обиженно кривя губы:
- Она хочет быть с тобой. Чтобы мы были вместе, как раньше. Как у бабушки.
- Но я там был с вами, а не с ней.
- Значит, мы теперь не семья...
- Солнышко, если мы с мамой любим разных людей, а не друг друга, это не значит, что ты и Антон - не моя семья.
- Мама любит тебя.
- С чего ты взяла?
Лида опускает взгляд и пожимает плечиками.
- Я не знаю.
- Пошли уже за мороженым, а? - возмущается Антон. - Надоело уже...
- Дочь. Мама - свободный человек. Она сама все решила. А я? Разве мне нельзя решать все самому?
- Можно, - девочка, всхлипывая, наконец, обнимает отца. - Прости, пап.
- Ой, опять сопли!!! Пошли от них!!!
Отец и дочь нагоняют нас у кафе.
Лида больше не хмурится. Она молчит, грустит и иногда улыбается, но смотрит отрешённо, задумчиво.
Лёша верит, что все исправил. Но я узнаю этот пустой взгляд на детском личике. Сама видела его в зеркале, когда отец бросил нас. Долго видела, почти год. А потом натворила глупостей.
Проходит три недели прежде, чем Лида решается на отчаянный шаг. Все эти три недели я при каждом удобном случае предупреждаю Лёшу, чтобы был начеку - дети не замолкают просто так, не сдают своих позиций после пары слов, какими бы правильными и емкими эти слова не казались взрослым. Лёша считает, что я надумываю. Что знаю я, чего не знает он? У него двое детей, а у меня только четкие воспоминания моего далекого одиночества.
Я не хочу делать Лиде больнее, поэтому теперь каждый раз нахожу отговорку, чтобы не идти на прогулку вместе с детьми и Лёшей.
Лёша обижается. Мы ссоримся. Особенно сильно после того, как я заявляю, что он не хочет понять свою дочь.
- Много ты сама понимаешь в воспитании детей! - бросает он.
Я открываю рот, закрываю и, пожав плечами, ухожу на кухню. Между нами тишина в полдня, а потом секс и - как будто ничего и не было.
Но я знаю, что не ошибаюсь насчет Лиды.
Три недели я не права. А потом все резко меняется.
В понедельник я просыпаюсь с головной болью и острым ощущением тревоги. Всё не так - и на улице пасмурно, и затылок ноет, и сердце стучит. На работе пью кофе кружку за кружкой, есть не хочу вообще, голова думать отказывается. А в три часа звонит Лёша:
- Лида пропала.
- Как пропала?!
- Настя забирала её из школы. Оставила в машине, сама вышла в аптеку. Вернулась - а её нет.
- Может, на улицу выскочила?
- Она мобильный оставила на сидении. А рюкзак забрала. Лин, она убежала.
Я оказалась права. Он не слушал, и голос его теперь вялый и растерянный. Я хочу ему помочь всем сердцем, но не знаю как. Это его дети, а он сам дал понять, что в семейных делах я ничего не смыслю.
- Ты едешь её искать? - спрашиваю бесцветным тоном. Голова кружится, и, прижав ладонь ко лбу, я закрываю глаза.
- Конечно, - резко, гневно отвечает Алексей. А потом добавляет, снова уронив голос до тихого бормотания. - Я... Я найду её.
- Это не дело рук твоих конкурентов?
Лёжа на мгновение задумывается.
- Нет... Точно нет.
- Как я могу помочь тебе?
- Боже ты мой... Чем, Алина? Чем? Прости. Я сам её найду. Это из-за меня.
Отключаюсь первой. Рассеянно смотрю на темный экран смартфона.
Нет, Лёша ошибся. Лида убежали не из-за него. Точнее, не только из-за него.
Поворачиваюсь к окну - начинается дождь. Тяну руку к ноутбуку и, ничего не сохранив, рывком закрываю его.
Когда я была маленькой, я тоже сбежала из дома. Мама и брат смотрели телевизор, а я играла в комнате. Потом оделась, взяла игрушечный бинокль и ушла, тихонько прикрыв за собой дверь.
Тогда тоже шёл дождь.
Сев в машину, я звоню Алексею, но он не берет трубку, а перезванивает почти через час.
- Что?
- Я хочу помочь.
- Не надо, Алин. Спасибо.
Я зачем-то мыкаюсь по городу, стою в пробках, медленно еду по лужам. У меня странное ощущение, будто я знаю, куда убежала Лида. От Лёши приходит звуковое сообщение:
"Её школьная подружка сказала, что Лида давно собиралась убежать. Говорила, что её все равно никто не замечает и не слушает".
"А ты не слушал меня", - хочется ответить мне, но я молча кладу телефон на пассажирское сидение.
Уже темнеет. Я еду на заправку. Дождь стих. Далеко укатили тучи - на горизонте осталась только темная полоса. В свежем небе - первая звезда и летучие мыши.
Я звоню Лёше.
- Да? - устало отвечает он.
- Как дела?
- Хреново. Обошли всех подруг, друзей, знакомых. Тишина. На вокзале тоже.
Перед выездом с заправки притормаживаю, пропуская поток машин на главной. Поднимаю глаза - на другой стороне улицы, прямо передо мной билборд с рекламой строящегося жилого дома близ лесопарковой зоны.
- Лёш, а рядом с их домом есть парк?
- Рядом? Нет.
- А с твоим?
Тишина.
- Есть! - рявкает Лёша. - Понял!
Я еду туда. Не знаю, зачем я там нужна, но я еду. Потому что в двух шагах оттуда. Потому что чувствую себя виноватой. Потому что понимаю девочку, которая не хочет делить отца с кем бы то ни было.
В парке на аллеях блестят в лужах фонари.
Пишу Лёше: "Я здесь", и скидываю фотографию стенда с планом парка. Тут нет аттракционов - всего лишь зелёный лесной массив, вклинившийся между девятиэтажками.
Лёша приезжает через пять минут. Подходит ко мне, кивает. Усталый, мрачный, с темными глазами - чужой. Он не со мной, но мне и не нужно.
Мы идем мимо женщин с колясками, мимо пустых игровых площадок, мимо стаек студентов и школьников. Не знаю куда.
Лёша отправляется на пост охраны, а я бреду все дальше от площадок, от людей. Я будто её чувствую. Словно что-то внутри меня толкает вперед, безошибочно позволяет угадывать, куда свернуть, чтобы найти заплаканную девочку, сидящую на своем розовом рюкзаке под огромным дубом.
Её никто не замечает там.
Я замедлю шаг, встаю за соседнее дерево, не желая терять Лиду из вида, и достаю телефон. Не успеваю набрать Лёшин номер, как к девочке подходит мужчина. Делаю резкий шаг вперед, но снова отступаю в тень. Это полицейский. Что-то сообщает по рации, наклоняется к Лиде. Девчонка расправляется, как пружина, отскакивает от полицейского, пинает рюкзак и дает деру в мою сторону. Выхожу ей навстречу, преграждая дорогу, и Лида замирает прямо передо мной.
Смотрит, сначала с ужасом, потом со злобой - искренней и оттого невероятно мощной. Я будто чувствую эту волну гнева, которая бьется из её души к моей.
- Это всё вы... - Лида шмыгает покрасневшим от рыданий и холода носом. - Вы забрали папу. И я... Я вас ненавижу! Ненавижу!!! Уходите!!! Уходите совсем! Чтобы вас не было! Не было!
Мне хочется обнять её и заплакать.
- Прости, - шёпчу я. - Прости...
- Лида! - подоспевший Лёша, чуть задев меня плечом, бросается к дочери. - Дурочка, да как же ты могла...
Он опускается перед ней на колени. Лида ныряет в его объятья. Мгновение смотрит на меня, а потом, уткнувшись в отцовское плечо, начинает плакать - тихо, едва слышно пища, как мышонок.
Знала ли та женщина, которая разрушила нашу семью, как мне было плохо? Как я проклинала её, днями и ночами мечтая, что она умрет, а отец вернется?
Давным-давно в парке, под дождём, меня нашел брат с нашим соседом и его собакой. Я обнимала пса и рыдала, а овчарка лизала мне лицо и скулила.
Мне нужно завести собаку.
Потом.
