Обхватываю ногами, притягивая максимально близко. Сама ввожу его член в себя, сама впиваюсь в его рот поцелуем. Не закрывая глаз. Не обращая внимания на мелкие неудобства. Растворяясь в нем. В этом моменте. Понимая предельно четко и ясно, что это не секс. Для меня это не секс. Это горькая, гранулированная любовь, которая, возможно, однажды выжжет меня всю дотла изнутри. Она изранит. Она изменит. Уже изменила, но я не откажусь от нее. От него…
Каждый глухой стон ровно ему в губы. Срываясь на протяжные и слишком громкие. Слишком… Мы ведь в баре, и пусть дверь прикрыта, и музыка играет, если кто-то подойдет к дверям, услышит больше, чем нужно. Но это так неважно сейчас. Совершенно.
Навстречу ему бедрами. Ногтями впиваясь где-то возле лопаток. Не чувствуя пульсирующих губ, исцарапанных и искусанных. Он воистину бешеный сегодня. Как никогда. Страсть на грани. Каждое его движение еще немного и способно было бы причинить боль. Взгляд безумный. Каждая мышца на его теле бугрится, а венка на виске пульсирует невероятно быстро.
Задыхаемся оба. От охватившего безумия. От накала. От силы удовольствия. Просто задыхаемся друг от друга, и я начинаю верить, что между нами все взаимно. По крайней мере, в этот самый миг. Он волшебен. Ярок. Тот самый фрагмент, который непозволительно забыть даже спустя годы.
— Люблю тебя, — сорванный хриплый шепот ему в губы. Остатками воздуха из собственных легких. Испугом в глазах. Дрожью по телу.
И пусть говорят, что признания на пике удовольствия — чушь. Я не согласна. Это впервые. Это взаправду. Это искренне и от всего моего чертового сердца. Ему. С каплей сожаления, что все же вырвалось. С ощущением, что слишком рано все открылось.
Чувствую, как он кончает во мне. Вижу, как изменился его взгляд в этот момент. Пытаюсь сделать вдох в удушающих объятиях. Едва ли не плачу от настолько трепетно-нежного поцелуя, который получаю следом. Но он молчит. И когда выходит из меня и стягивает презерватив. Молчит, когда протягивает мне мои трусики. Когда мы возвращаемся, пусть и держась за руки, к остальным. Даже тогда, когда я сажусь рядом с ним, чувствуя, как он обнимает меня за плечи, прижимая к себе.
Все неожиданно насыщенно. Пью свой сок, не чувствуя вкуса. Не слышу совершенно, о чем переговаривается народ за столом. Витаю где-то-там. Натыкаюсь периодически на прожигающий взгляд Кирилла, который успел налакаться за время нашего отсутствия. Не слежу за временем. Совсем. Пока в бар не входит пепельная блондинка. С новомодной прической а-ля удлиненное каре. Асимметричное и четкое, будто только-только она вышла из салона, где ей сделали укладку.
Пухлые губы темно-черничного цвета. Длинные, явно наращенные ресницы. Вздернутые брови. Аккуратный миниатюрный нос. Рубашка, расстегнутая настолько, что видно ее белье и приличного размера грудь. Облегающие, словно вторая кожа, джинсы и ботильоны на смертельно высокой шпильке, даже мои ботфорты выглядят более мило.
Кирилл подскакивает как пружинка со своего места. Хватает, не иначе, ее в свои руки и приподнимает, начиная радостно верещать о том, как сильно он рад ее приходу.
Расцеловывает ее в обе щеки. Получает шуточный подзатыльник от нее, а я чувствую, как глохну от ее звонкого, довольно приятного смеха.
Компания словно получает второе дыхание. Корень даже сел ровнее, не обделив ее своим горячим взглядом и довольной кошачьей улыбкой.
— Оленька, — слышу, как он тянет нараспев. А мне противно.
— Привет, зайкин, — смотрит эта девица на Лёшу, и тот похлеще Корня расплывается весь от ее слов. Блондинка шествует к нам, буквально внаглую распихивает своей подтянутой задницей и вклинивается между нами. Связь разорвана. Цепочка прервалась. Пошло замыкание.
Будто ядовитое облако, ее цветочная туалетная вода пробирается в ноздри. А когда она просто берет и целует его ровно в губы, я застываю, как каменное изваяние. Поцелуй не целомудренный. Пусть и без животной страсти. Но поцелуй. И сложно сказать, кто именно инициировал его продолжение. Лёша не выглядит недовольным. Улыбку с его лица даже ее губы не способны стереть. Особенно если учесть, что он обнимает ее, словно фарфоровую куклу.
Чувствую себя лишней. Потерянно нахожу Кирилла глазами, а тот даже не смотрит в мою сторону. Зато Леля уже сидит боком на коленях Лёши. И что-то шепчет ему, вызывая все шире улыбку и полные удовольствия глаза.
Терплю долгие, невыносимо долгие пятнадцать минут. Теснюсь на этом диване, наблюдая воочию ответ на свои слова часом ранее. Я сказала ему о своих чувствах, пусть и случайно вырвалось. Но все же. А он… А он целует другую на моих глазах, сидит с ней на руках, совершенно забыв обо мне.
Дальше происходит еще более удивительная вещь. Будто я карманная собачка, которая мешает, Кирилл подходит и, похлопав меня по бедру, коротко кивает мне в сторону, намекая, что мне надо бы свалить с этого места. Только непонятно, уйти совсем или пересесть. Ошалевшая таким развитием событий, встаю и сажусь на соседнее место за столом, освободив диван.
Пью сок. Откровенно давлюсь им. Руки дрожат с каждой минутой все сильнее, и истерика грозится начаться в любую секунду. Что, черт возьми, происходит? Когда успело все вокруг меня резко рухнуть? Почему эта размалеванная кукла сидит на моем мужчине, словно он принадлежит ей? А главное: почему он не против?
Пустое место. Я сейчас определенно просто чертово пустое место. Дерьмовее, чем сейчас, я не чувствовала себя, наверное, никогда в своей жизни. Меня просто с высоты птичьего полета кинули прямиком в выгребную яму. Прилюдно.
— И сколько она стоит? — слышу с легкой хрипотцой женский голос. Поворачиваюсь в сторону обладательницы. Сколько я стою? Что?
— Его потраченные нервы, — отвечает вместо Лёши Кирилл, и они втроем начинают весело посмеиваться. Я же начинаю неслабо сатанеть.
— Нет, ну, правда, она же шлюха, да? — наглости у нее больше, чем у сотни китайцев. Смотрит ровно мне в глаза и вываливает все, что думает. Но шокирует не это, а спокойные, полные безудержного веселья глаза обоих братьев.
— Только если моя личная, — хмыкает спустя минуту старший. А меня в который раз будто окатывает волной помоев с макушки до пят. Оглушительной пощечиной прилетают его слова. Будто обухом по голове с размаху. В тягучее болото с головой.
Мне требуется вся моя концентрация, чтобы не вцепиться ей в волосы или же ему, я теряюсь, кого бы я придушила первее. Злость. Горечь. Обида. Разочарование. Все скопилось в ядреный клубок и жжет изнутри. Выжигает. Травит. Выворачивает. Меня будто на дыбе растягивают. И ведь можно уйти, но этим я лишь покажу слабость. А остаться — значит добить себя эмоционально еще сильнее. Я не уверена, что смогу это выдержать.
Их общение кипятит мою кровь. Я и не знала, что способна на такую ярко выраженную ненависть и обжигающую ревность. А еще мазохизма во мне в разы больше, чем я предполагала. Иначе как объяснить тот факт, что я молча наблюдаю за происходящим?
С его колен она не слезает. Не прекращает наглаживать его затылок, увлеченно рассказывая что-то ему на ухо. Отвлекается на мурчащего ей в спину Кирилла. Буквально купаясь в их внимании одновременно. Тошнотворно. Какое-то неприкрытое блядство.
Срываюсь. Словно чека, отскочившая от гранаты. Забираю свои вещи и иду к выходу, решив напоследок, пока жду такси, покурить. Колотит. Все тело просто трясет от злости, от накатывающей истерики, безысходности и беспомощности.
Дождь все также льет, в такт кровавым слезам, которыми умывается сердце. Местами сверкает молния, освящая полумрак ночи. Мне так дерьмово сейчас, что хочется завыть или сдохнуть, не уверена, что приоритетнее.
Затягиваюсь едким дымом. Обнимаю сама себя руками. Кусаю до крови губы, сдерживая слезы, норовящие вырваться изнутри под натиском эмоций. Я слабая. Боже, я такая слабая, просто дай мне сдохнуть нахрен сию же секунду, я не переживу этой волны, что накрывает меня все сильнее. Еле удерживаю сигарету в онемевших пальцах. Похожа на гребаную наркоманку, которую трясет в ломке. На глазах пелена с трудом сдерживаемых слез. К черту! Твою ж мать, просто к черту все! Всех! Вся! Я устала. Я не хочу больше никого и ничего. Я хочу покоя. Тишины.
