так типа не общались все прошлые дни. Режет слух, конечно, что он готов принять меня «даже со всем этим». Выходит, девушки, которые имели за плечами отношения уже, не девушки что ли. Господи, и кто всунул эту чушь в его голову.
— Богданов, а теперь послушай меня. Ты очень хороший парень. И я, правда, безумно благодарна тебе за все, что было между нами и за то, что ты был рядом. Но в субботу, когда мы целовались, я поняла, что все еще люблю другого человека. Быть с тобой, значит лишить счастья нас обоих. Правда, это… — замолкаю и запрокидываю голову к потолку. Как тяжело говорить все это. Уверена, мои слова режут ножом, а то и рвут на части. Если бы Кирилл мне такое сказал, нет, не знаю… просто не знаю, как бы пережила.
— То есть год не любила, а теперь полюбила?
— Игнат, ну пойми, пожалуйста, — наклоняюсь впереди, прикусывая кончик губы. Тяжелый вздох слетает, да и смотреть ему в глаза как-то больно. Богданов приподнимается, но выражение лица такое же каменное, нет там эмоций.
— Я хочу быть с тобой, ты хочешь быть со мной…
— Я не хочу быть с тобой, Игнат! Я желаю тебе и себе счастья. Прошу!
— Ариш, — голос Богданова становится чуть мягче, в тот момент, когда он садится на корточки напротив меня. Разглядывает внимательно мое лицо, словно изучает какую-то занимательную книгу. Каждый участок, каждый сантиметр. Не по себе от такого напора. Хочу отвернуться, и я почти это делаю, как ладонь Игната останавливает меня, дотрагиваясь до лица.
— Ариш, ну ты чего?
— Не надо, пожалуйста, — скидываю его руку и резко поднимаюсь со стула. — Я… у меня появился молодой человек. Тот самый, которого я люблю со школы. Мы встретились и все как-то закрутилось. Прости, Игнат. Но… наши пути на этом расходятся. — сдержанно и достаточно холодно признаюсь. Так будет правильно. Сознаться во всем здесь и сейчас. Разрубить канат надежды. По-другому не выходит, кажется.
— За три дня? Серьезно? — усмехается Богданов, поднимаясь. Подходит ко мне, сокращая расстояние до запретно близкого. На лице появляется какая-то неприятная ухмылка. — Ты, супер правильная и скромная, за три дня завела парня? Бред не неси, Стрельцова. — Рука Игната тянется вновь к моему лицу. Я на автомате делаю шаг назад и отворачиваюсь, но он опять настойчиво пытается доказать мне что-то.
— Не надо. Не трогай меня. Хватит. Отпусти. Ты не слышишь? — в какой-то момент между нами завязывается игра под названием «загнанная жертва в угол». Богданов хватает меня за заднюю часть шеи, и достаточно напористо притягивает к себе, к своим губам. Я смыкаю рот и верчусь, как змея, от его невыносимой хватки. Секунду-другая, не выдерживаю и бью коленом ему между ног.
— Все кончено! Здесь и сейчас. Игнат! — срываюсь на крик я, пока парень в полусогнутом состоянии крючиться от боли.
— Что это? — хрипло спрашивает он, не разгибаясь. Всматривается так внимательно, только понять я не могу, куда.
— Это все, можешь считать меня…
— Твою мать, я спрашиваю, что это? — рычит Богданов.
— Игн…
— Стрельцова, ты отупела совсем? Я.СПРАШИВАЮ. ЧТО. ТВОЮ МАТЬ. ЭТО. У ТЕБЯ. НА ШЕЕ? — чеканит каждое слово он, да так громко, так резко, что меня током прошибает.
Глава 25
Глаза Богданова расширяются с каждой секундой, он смотрит так пронзительно, что мне просто становится страшно. Кажется, вот-вот придет в себя, поднимется и сровняет с землей. Странные мысли, потому что Игнат не такой, от слова совсем. Он всегда был тихим и мирным мальчишкой, именно за это качество так нравился маме. Никогда в драку не полезет, никогда лишний раз не перепьет на посиделках. До чертиков правильный. Только вот сейчас передо мной будто другой человек был. Злость, ненависть вперемежку с безумием — вот что мелькало в его взгляде.
Я нервно сглотнула и попятилась назад, правда идти было некуда. Уперлась спиной в стенку, и шаг влево или вправо не сделать. Стою молча не знаю, какие слова подобрать, что вообще сказать, как привести в чувства спокойного и уравновешенного парня.
Лицо Богданово меняется просто с каждой секундой, а желваки то и дело бегают на скулах. Ноздри раздуваются широко, от его глубоких и частых вздохов. Грудь ходуном ходит, а нижняя губа нет-нет трясется.
Мы молча смотрим, друг на друга, и время, как назло, замедляется словно. Сколько прошло? Вечность? Две? Ладошки потеют от нервного напряжения, и в какой-то момент понимаю, что больше так не могу. Невыносимо просто. Ощущаю себя загнанной в угол жертвой.
Делаю шаг в сторону, в надежде, что получится обойти Игната и выйти к родителям. Пусть мама сама дальше с ним ведет светские беседы. Говорить имеет смысл, когда тебя слышат, а не вот это все.
— Стой! — срывается нервный крик с его уст, в тот момент, когда я почти достигаю дверей. Богданов видимо уже немного пришел в себя после моего удара, но, к слову, удар-то был слабый, я ведь не боксер какой. Его ледяная ладонь обхватывает кисть моей руки и со всей силы сжимает ее.
— Отпусти, мне больно! — пытаюсь вырваться, но в ответ Игнат резко дергает меня на себя, и я едва не падаю.
— ТЫ ОГЛОХЛА? Я СПРАШИВАЮ, ЧТО ЗА ХЕРНЯ У ТЕБЯ НА ШЕЕ? — не своим голосом орет Богданов. От его стеклянного взгляда тело немеет, будто его обкололи чем-то. Я и двинуться не могу толком, только молча глотать воздух ртом и ждать участи. Вот тебе и роль жертвы.
— В чем дело? — врывается в комнату папа. Он смотрит на нас: на испуганную меня и озверевшего Игната, и кажется, приходит в яростный шок. За ним следом появляются мама и тетя Лена. Обе бледные, как мраморная стена, не понимают явно, в чем дело. Хотя я уже, и сама не особо понимаю, что за цирк здесь происходит. Следом забегает Лилька, и теперь все родственники толпятся в моей, и без того, маленькой комнате.
Папа подходит к нам и достаточно жестко вырывает меня из хватки Богданова. Загораживает собой, как маленькую беззащитную девочку. А я дрожу вся, от пальцев, до
