дикое притяжение. Я не представляю, как бы смогла оттолкнуть его сейчас.
— Сладких снов, Ромашка, — шепчет таким томным голосом Кирилл, едва касаясь мочки уха. Стая мурашек тут же подлетает и пробегает снизу вверх, до самых кончиков волос.
— И тебе, — чуть слышно отзываюсь я, и закрываю глаза. Надеюсь, что все-таки смогу заснуть рядом с ним.
Глава 24
Просыпаюсь от того, что у меня тупо онемевает рука, которая устала, видимо находится пару часов под головой. Приоткрываю глаза и первым делом замечаю, нет, ощущаю, как что-то твердое упирается в мои берда. Не сразу понимаю, где я и что вообще происходит. Секунд через десять приходит осознание прошлой ночи, и собственно, то твердое, что меня смутило и заинтересовало, теперь то же имеет название. Щеки моментально заливаются краской, да такой, что из ушей едва не валит пар.
Пытаюсь чуть отодвинуться, а Соболев будто чувствует, и вновь притягивает к себе. Тихонько поворачиваю голову, надо ж понимать, спит он там или чем занимается. Однако это милое создание сладко посапывает, явно не отдавая себе отчет, что сейчас его… м… младший брат готов к бою. Стоп! О чем ты только думаешь, Арина! Возьми себя в руки. Надо! Взять! Себя… какая все же у него соблазнительная рельефная грудь, и ключицы выпирают так, что хочется дотронуться до них, провести ниже по кисти руки, до ладошек.
Любопытство берет вверх. Приподнимаю слегка накидку, смущаюсь до чертиков, даже кончики волос горят от стыда, но ничего не могу поделать. Нет, нет и еще раз нет. Ох, и размерчик. Батюшки. Как такой вообще может…
Резко опускаю накидку. Надо успокоиться. Откуда такой интерес. Подумаешь, у меня никогда не было секса. Но это не повод нагло разглядывать спящего человека. Перевожу взгляд на лицо Соболева, однако и здесь отвлечься не удается. Веки прикрыты, а ресницы пушистые-пушистые, словно крылья бабочки. Губы пухленькие и алые, так и тянет прильнуть к ним.
Наверное, я бы могла любоваться Соболевым вечно, если бы случайно не заметила время на часах. Без десяти девять. В голове тут же всплыл образ мамы, и обещание поговорить с Игнатом в девять утра. Сегодня. А я здесь. Лежу с Кириллом в обнимку и думаю, какой он сексуальный. С ума сойти. Голова просто перестала работать, просто дала сбой. Да и зачем? Когда ты счастлив, остальное переходит на задний план.
Аккуратно перекладываю руку Соболева с себя, и также аккуратно приподнимаюсь. Он, правда, шевелиться, будто понимает, что я планирую покинуть нашу сладкую обитель. Пока перелазаю через него, трачу нервных клеток за год вперед. До того волнуюсь. Не хочу разбудить. Кирилл спящий — это отдельный вид удовольствия. Рука не поднимается даже дотронуться до него, хотя безумно хочу этого.
Иду в ванну на цыпочках, умываюсь быстренько. Одеваю свои вещи, и когда закидываю волосы на одну сторону, замечаю покраснение на шее. Наклоняюсь ближе к зеркалу, даже глаза протираю пару раз, однако пятнышко настолько заметное, что у меня едва не падает челюсть.
Засос.
Ну, точно! Когда лежали под звездами этот проказник полез к моей шее. И как теперь с такой красотой быть? Чем Соболев только думал, когда оставлял эту метку. Ладно. Сейчас нет времени рассуждать об этом. Расправляю волосы, да так чтобы прикрыть покраснение. Еще раз наклоняюсь поближе к отражению, кручу головой, вроде нормально. В универ косынку надену. А вечером устрою месть.
Тихо прикрываю за собой дверь в ванну, заглядываю вновь в комнату. Кирилл сладко спит, и мне безумно не хочется его будить. Поэтому решаю оставить записку.
«Убежала домой, иначе мне хана. А за засос на шее ты получишь! Имей в виду, я тебе это с рук не спущу.
Целую. Твоя Арина».
Перечитываю несколько раз, думаю, не зря ли в конце написала «твоя» и «целую». Но оставляю так. Записку кладу на стол, на самое видное место. Еще раз крадусь в комнату, как же не хочется уходить. В голове проскакивает безумная мысль: вот бы каждый день так просыпаться рядом с ним. Смотреть на его спящее лицо, слышать его дыхание. А еще… чувствовать мужское тело рядом, родное и такое желанное. Надеюсь, что это не сон. Потому что иначе я не хочу просыпаться.
Только переступаю порог дома, как мрачная и давящая атмосфера ложиться на мои плечи. Мама держит руки на боках, смотрит пристально и крайне недовольно. За ее спиной взволнованный взгляд папы и Лильки. Мне даже слово сказать не дают, как жестом показывают проходить в комнату. Мол Игнат уже ждет. Тяжело вздыхаю, закидываю ноги в тапочки и иду туда, куда бы идти не хотелось — в свою спальню.
Богданов сидит на кровати с идеально ровной спиной, будто какой-то важный политик на совещании. Дышит медленно, руки скрещены на груди, нога запрокинута за ногу. При виде меня он переводит взгляд с точки, которую сверлил секунду назад. Под его тяжестью и напором, я немного теряюсь. По спине пробегают струйкой капли пота от нервного напряжения. Но внешне никак не показываю этого, нужно сохранять спокойствие.
Закрываю за собой дверь и прохожу внутрь. Садиться рядом не решаюсь, поэтому отодвигаю стул от компьютерного столика и медленно опускаюсь на него. Не знаю, как и начать разговор, но как-то надо. Не помолчать же пришли.
— Привет, — здороваюсь для начала. Первый шаг сделан, наверное.
— Привет, Ариш. — опять это дурацкое сокращение. Как будто не слышит меня, когда я раз за разом поправляю и прошу не называть подобным образом.
— Игнат, слушай…
— Да, ты права. Но позволь мне, — перебивает Богданов. Строгий тон и выдержка, мы словно на дебатах, а не обсуждаем личные проблемы. — Я долго думал и пришел к выводу, что ничего плохого нет в твоей… так скажем опытности.
— О чем ты, Игнат?
— Я о твоих словах про первый поцелуй и про… ну в общем. — отмахивается он, как от какой-то назойливой мухи. — Я люблю тебя и готов принять даже со всем этим.
Смотрю на него и не могу понять, о чем говорит этот человек. Для кого я распылялась и подбирала слова, мы просто
