* * *
– Тише, Федька, тише, родной. Не кричи.
Разлепляю глаза и вижу смазанное лицо папы. Что, уже все?
– Пить… – с трудом шевелю губами. – Уже все?
– Федька, ты так кричал! Больно, сынок?
– Больно. Ужас, как стыдно. Не помню ничего. Я кричал? А времени сколько, пап? – ворочаюсь и оглядываю палату.
– Седьмой час, сынок. Не только кричал – ты пел.
– О боже, а что? Надеюсь, не любимые бабулины песни про Щорса и кровь на рукаве?
– Нет. Услышь меня… Сквозь ветра вой и шум дождя, а… дальше не помню. Красиво так пел, сынок, я прямо заслушался. – Улыбается папуля, трогая мой лоб. – Температура есть небольшая. Есть уже можно, хочешь?
– Да! Быка съем. И чаю хочу, сделаешь?
Папа шлепает к тумбочке, включает допотопный чайник, достает пакетики и банку варенья. Я пью сладкий чай и свежий, неизвестно откуда взявшийся бульон. Закрываю вновь отяжелевшие веки и под шорох шагов и отцовские присказки проваливаюсь в забытье. Не знаю, сколько проходит времени, но просыпаюсь я от поглаживаний по щеке. Таких знакомых… Втягиваю носом воздух, пропитанный запахом цитрусовых духов. Кожей чувствую ее… Похоже, мне это снится! Так не хочется прогонять сладкий сон и открывать глаза… Сталкиваться с реальностью, в которой ее нет…
– Варя… – протягиваю хрипло и все-таки открываю глаза.
Она плачет. Бросается на мою грудь и тихо плачет, что-то лепечет бессвязно, а потом целует меня в щеки и лоб. Перебирает мои отросшие кудри и смотрит прямо в глаза.
– Я в раю? – улыбаюсь, морщась от нарастающей боли. – Это правда ты?
– И я в раю, Федь. Потому что без тебя… ад. Федька я…
– Молчи, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты меня жалела или…
– Я люблю тебя, дурак! – взрывается она. – Федька, я… Даже если я не нужна, и ты меня разлюбил… Знаю, наверное, я заслужила. Но… Я. Тебя. Люблю. – Всхлипывает она, напряженно ожидая моего ответа.
Худенькая, бледная, измученная… Такая же, как и папка мой. Варька меня ждала, и скрин, что прислала Лика – недоразумение или ложь… Не хочу строить догадки, но вопрос все же срывается с губ.
– Варь, это же не из-за… травмы и моего положения.
– Федь, я не знала о скрине. Лика сама отправила эту… гадость с моего телефона на свой. Я никогда бы не стала так говорить, и ты… – Варька бледнеет и хватает воздух ртом. – Я… тебя… ждала.
– Господи, Варь… Я не хотел оправданий. Варька, я… Ты мне больше жизни нужна. Я… дурак, что завел этот разговор. Варь… тебе плохо? – мычу, пытаясь подняться на локтях.
Она тянется ладонью к стоящей на тумбочке бутылке и жадно пьет. Смахивает со лба испарину и ложится на мою грудь. Часто дышит, поглаживая мои волосы. Не думал, что «девчачьи» кудри так ей понравятся. Мои руки ложатся на ее дрожащую спину, гладят плечи, зарываются в волосы. Приподнимаю Варькин подбородок и целую пересохшие губы. Тыкаюсь, как слепой котенок в ее соленые от слез щеки, веки, лоб…
– Пообещай, что больше никогда не исчезнешь? – оторвавшись от меня, шепчет Варя.
– Обещаю.
– Ты веришь мне, Федь?
– Да, – тянусь, чтобы поцеловать, но она отстраняется и напускает на лицо серьезный вид. – Что, Поленкина? Ну да, я тебе верю. Верю, Варюха… И очень-очень люблю…
– Даже если и не любишь, тебе от меня не отвертеться, Горностай. – Категорично произносит она.
– Да? Смелая, значит?
– Федька, не знаю, как сказать… Хорошо, что ты сейчас лежишь.
– Говори уже, Поленкина. – Закатываю глаза и тянусь к девчонке загребущими лапами.
– Я беременна. У нас двойня.
Молчу, ошарашенный новостью и опьяненный внезапно охватившей меня радостью. Подумать только – я отец! В бурлящую радость вихрем врывается страх – что, если бы я погиб? И стыд, спящий где-то на задворках сознания, бесцеремонно поднимает голову – я не отвечал на ее сообщения, игнорировал звонки и вел себя, как обиженный маленький мальчик. Легко поверил в хитрость той, что так меня хотела… Позволил кому-то управлять нашими судьбами, как марионетками. Сам чуть все не разрушил из-за своей гордости! Черт!
– Федь, ты молчишь? Понимаю, я виновата сама… Напортачила с таблетками.
– Варька, любимая, прости меня. Я вел себя… Черт, я как увидел дурацкий скрин, у меня такая пелена перед глазами всплыла. Я сгинуть в этой тайге хотел, веришь? Потому что… без тебя…
– Федь, я тебя люблю.
– Музыка для ушей, – улыбаюсь, крепко обнимая ее. – Ангельское пение.
– Всегда теперь буду говорить, – смущается она. Тянет мою ладонь и кладёт на свой еще совсем плоский животик. – Пока нет ничего, но… мне хочется, чтобы малыши тебя почувствовали.
– Варька, – поднимаюсь на локтях и смотрю в ее яркие от счастья глаза. – Ты не будешь против, если мы одного из детей назовем Саша? Александр Федорович меня спас и вылечил.
– Нет, не буду. – Шепчет она, а меня перед глазами вновь крутится калейдоскоп. Картинки цветные и такие яркие, что хочется зажмуриться. А еще… хочется дышать полной грудью и кричать, как умалишенный. Вот такое оно мое счастье… Громкое и безудержное.
Глава 35
Варвара
– Представляешь, Личка ездила в тайгу тебя искать! Лешка Вареников собрал отряд добровольцев, ну и она… – отвлекаю Федьку разговорами от мыслей о боли.
Он вымученно сглатывает и улыбается, хватает мою ладошку и прикладывает к своей щеке.
– Молодец Лика. Выходит, почувствовала вину за фарт со скрином и решила исправить все. Что же она там делала?
– Феденька, может попросить, чтобы укол сделали? – взмаливаюсь, глядя на его бледные щеки и выступившую на лбу испарину.
– Не надо, Варь. Делали уже, и часа не прошло. Ты лучше рассказывай, ладно? И почитать тоже можешь. Знаешь, сколько я деду Саше читал?
– Серьезно? У вас же света не было! – сомневающимся тоном произношу я.
– Не было. Но была керосиновая лампа. Всю школьную программу вспомнил! Пушкин, Достоевский, Лермонтов. Правда, в книжные запасы Александра Федоровича случайно попал Артур Хейли.
Я вижу, как Феде больно. Он терпит. Не хочет волновать и пугать меня, улыбается через силу, бодрится, даже шутит… Думает, у него получится меня обмануть? А я ведь чувствую его… ловлю себя на мысли, что не верила в его смерть… Всегда говорила с ним, звала, молила вернуться.
– Варька, о чем ты задумалась? Да не волнуйся ты так! Ногу починили, кости на место поставили. Пластина хорошо удерживает все, вон даже Сергей Михайлович подтвердил. Судя по его словам, на рентгене «картина маслом». Расскажи лучше, чем там Беккер занималась в тайге? Поучала, небось, всех, как себя вести надо за столом или…
– Ну, рассмешил! Нет, не угадал, Горностай. Знаешь, с каким восхищением о ней Вареников рассказывал? Личка обед варила на весь отряд, вещи им стирала, баню топила. Она молодец. И… Беккер с парнем познакомилась. И меня познакомила. Он мне помогал из больницы выписываться. Зовут его Джордан…
– Что?! – оживляется Федька. – Он мулат?
– Да, – округляю глаза от удивления. – А ты его откуда знаешь?
– Представляешь, его дед Саша встретил. И Сильвера на него натравил… Испугался. Думал, что это кто-то из браконьеров меня ищет.
– Выходит, Джо тебя почти нашел! – восхищенно произношу я. – Федь, как хорошо, что все закончилось.
Кладу голову на горячую любимую грудь и прислушиваюсь к биению сердца… Мне так и хочется закрыть глаза и дремать под звуки живого сердца любимого… Чувствовать тихое дыхание, шевелящее волосы. Но судьба распоряжается иначе…
– Я гостей вам привел! – двери распахиваются, и в палату заходит Юрий Иванович – Федькин папа. За его спиной маячат знакомые фигуры – Лика и Джо.
– Федька, миленький, прости меня! Пожалуйста, я так виновата! Прости, прости, – она легонько отталкивает меня и падает на Федькину грудь. – Я… я обманула тебя. Это я отправила сообщение с телефона Вари. Прости… Она тебя ждала и любила. – Завывает Беккер.
– Личка, я знаю уже все. Отвянь, Беккер! Футболку слезами намочишь.
