Кейн заверил меня, что с папой все в порядке, но пока не увижу это собственными глазами, я не смогу выкинуть из головы тот образ с кровью, капающей с запястий, и Виктора с плоскогубцами.
— А у тебя? — спрашиваю я.
— О, знаешь, горячее свидание с докладом по экономике. Думаю, что он может быть тем самым, — шутит она.
— Стремно.
— Знаю. Я думала, что в колледже все будет связано с сумасшедшими вечеринками.
Мы смеемся, пока поднимаемся в общежитие, прежде чем она исчезает в своей комнате, желая мне приятного вечера.
Я мило улыбаюсь ей, но у меня такое чувство, что сегодняшний вечер будет совсем неприятным.
Теперь я знаю правду и хочу знать все. И не собираюсь покидать трейлер, пока папа не расскажет мне все, что мне нужно знать.
Я бросаю книги на стол, провожу щеткой по волосам и брызгаю на себя духами, прежде чем направиться к машине.
Мой желудок скручивается от нервов во время всей поездки в Харроу-Крик. Все вопросы, которые у меня есть к отцу, крутятся у меня в голове, как вихрь, и к тому времени, когда добираюсь туда, количество вещей, которые мне нужно знать, только удвоилось.
Свет в трейлере выключен, когда я подъезжаю, и впервые я рассматриваю возможность того, что его может не быть дома.
Папа всегда был дома, поэтому я просто предположила, что он больше не работает.
Занавески дергаются, когда я останавливаюсь рядом с его потрепанной старой машиной, и выключаю двигатель. Моя рука дрожит, когда я тянусь к ручке двери.
Вылезая из машины, я смотрю на трейлер напротив, трейлер бабушки Кейна, и вздыхаю.
Хотела бы я сказать, что мечтаю вернуться в прошлое и сделать все по-другому, когда дело касается его, но правда в том, что я не сделала ничего, чтобы заслужить то, как парень обращался со мной на протяжении многих лет.
Когда-то мы были друзьями. Когда были моложе, даже было время, когда я думала, что мы могли бы стать парой. Но потом Райли пригласил меня на зимние танцы, и я согласилась, и на этом все закончилось. Я стала его.
Именно тогда Кейн изменился. Но я ничего ему не сделала. Ничего из того, в чем он меня всегда обвинял.
Оторвав взгляд, я отбрасываю эту часть своей жизни в сторону и сосредотачиваюсь на причине, по которой я здесь. Развернувшись, направляюсь к входной двери. Но в отличие от многих других случаев, когда я навещала папу с тех пор, как мы все уехали, он не приветствует меня широкой улыбкой на пороге.
Я стучу, несмотря на то, что он знает, что я здесь, прежде чем хорошенько толкнуть распухшую дверь и войти внутрь.
— Папа, — зову я. — Это я.
Он молчит, пока я прохожу через кухню и сворачиваю в гостиную.
Папа сидит на своем обычном месте на диване, но, в отличие от обычного, он почти не похож на моего отца. Синяки и припухлости еще хуже, чем я ожидала.
— О, боже, — кричу я, подбегая, чтобы сесть рядом с ним.
— Я в порядке, — выдавливает он.
— Нет, на самом деле это не так. Ты вообще обращался к врачу?
— Я в порядке.
— Папа, нет, — возражаю я. — Ты не в порядке. Нужно убедиться, что ничего не сломано.
— Я не могу, милая. Врачи позвонят властям и… — Он замолкает, потому что знает, что я точно понимаю, что он имеет в виду.
— Это Харроу-Крик, папа. Должен быть, по крайней мере, один доктор, которому ты можешь позвонить.
— Летти, все в порядке. Со мной все будет хорошо. Нет ничего такого, с чем бы я не сталкивался раньше.
Во мне поднимается гнев, из-за его жизни, о которой никто из нас ничего не знал.
— Нет, это чушь собачья, — рявкаю я, к его большому удивлению. — Я не оставлю тебя сидеть здесь и страдать. Что-то может быть сломано.
— Это не так, — твердо говорит он.
— Ладно… хорошо…
Я встаю и выхожу из комнаты, прежде чем он успевает что-то сказать.
— Скарлетт, пожалуйста. Я… мне жаль. — Его голос срывается, и мои шаги замедляются по пути в ванную.
Качая головой из-за того, что он думал, что я ухожу из-за его упрямой задницы, я продолжаю идти вперед и ищу аптечку первой помощи, которая всегда была в шкафу под раковиной.
Его глаза полны непролитых слез, когда я возвращаюсь с коробкой в руке.
— Мне так жаль, — шепчет он.
— Не сейчас.
Я заползаю на диван на коленях и открываю коробку, чтобы взять то, что мне нужно.
Так осторожно, как только могу, принимаюсь за очистку его лица от засохшей крови. Похоже, он пытался привести себя в порядок с тех пор, как вернулся домой, но ему это не очень удалось.
Папа молчит, пока я работаю, но не сводит с меня глаз. Как будто они умоляют меня не задавать вопросов, которые, как он знает, крутятся у меня в голове, но у него мало шансов избежать неизбежного.
Я очищаю раны, покрываю некоторые из его худших порезов пластырем, прежде чем заняться его запястьями, которые выглядят ужасно с рваными ранами по всему периметру. Я ненавижу, что с ним так поступили из-за меня, потому что он пытался защитить меня.
— Мне так жаль, пап. — Слова вырываются без моего ведома, и он смотрит на меня с непониманием.
— О, милая. Это не твоя вина. Причина, по которой я оказался там, была полностью моей виной. Виктор наказывал меня. Он думал, что я иду против него, и использовал тебя как рычаг, чтобы запугать меня и заставить признаться.
— Нет, — говорю я, качая головой. — Я была там, потому что провалила работу, которую он мне дал. — Я не могу смотреть ему в глаза, произнося эти слова, но все же чувствую, как от него волнами исходит разочарование.
— Скарлетт, нет. Почему? Зачем тебе это делать?
Я поднимаю на него глаза.
— Из-за тебя. Из-за всех вас. Он собирался причинить тебе боль, если я этого не сделаю.
— Ну… — начинает он, но я обрываю его.
— Очевидно, в то время я понятия не имела, что ты работаешь на него. У меня не было причин полагать, что ты имеешь какое-то отношение к долбаному главарю банды, пап. О чем, черт возьми, ты думал?
— О том же самом, что и ты. Я должен был защитить свою семью.
— Должен был быть другой способ.
Он открывает рот, чтобы ответить, но из него выходит только поток воздуха, прежде чем папа качает головой.
— Я чуть не потерял все, Летти. Бизнес, дом, все, ради чего я столько лет работал из-за того несчастного случая.
— Я… я знаю, но Виктор Харрис? Можно ведь было взять кредит где-нибудь в другом месте, найти другого покупателя.
— Я пытался. Никто не интересовался «Гаражом», который едва держался на плаву. Но он сделал мне предложение, от которого я не мог отказаться.
— Чтобы стать его гребаной марионеткой? — рявкаю я.
Папа кривит губы из-за моего языка, но я не извиняюсь. Мы уже давно прошли точку невозврата.
— Я не видел другого выхода. У твоей мамы была мечта выбраться отсюда, и я тоже этого хотел. Мне так чертовски сильно хотелось этого для всех вас. Я подумал, что смогу прожить с этим несколько лет, заработать немного денег, а потом мы сможем уехать все вместе и получить семейную жизнь, о которой мы всегда мечтали.
— Но мы уехали без тебя, — шепчу я, слишком хорошо помня тот день, когда мы помахали ему на прощание и уехали, чтобы начать нашу новую жизнь в Роузвуде.
Оставить его позади было одной из самых трудных вещей, которые я когда-либо делала. В детстве у меня были самые счастливые родители. Они никогда не ссорились, и я всегда была на сто процентов уверена, что они не выдержат дистанцию. Но вскоре после несчастного случая с папой начались ссоры, и для нас все начало меняться. Теперь во всем этом так много смысла.
— А мама знала?
— Вначале нет. Но ей не потребовалось много времени, чтобы узнать правду. — На его губах появляется грустная улыбка, а в его глазах — любовь, которую я слишком хорошо помню к моей матери. — Она была так зла. Я думал, что она в прямом смысле убьет меня.
— Господи, пап, — бормочу я, отодвигая аптечку и глядя на его разбитое лицо.
— Мне так жаль. Я просто хотел, чтобы у вас у всех все было и…
