схватке мужского и женского вдруг не содрогнётся мир, и две души в едином вздохе не оторвутся от земли и не полетят.
Если бы я была писателем, то, наверное, именно так бы и написала.
Но я ни о чём не хотела писать. Я была женщиной, упавшей с небес на прохладные подушки, благодарно и блаженно застонавшей и закрывшей глаза.
Марк кончил мне на живот, потому что ни у меня, ни у него не было презерватива. Сперма текла по моему животу и пахла каштанами. И в этот миг не было никого в этом мире счастливее меня. Ну разве что Марк, лежавший рядом с таким блаженным лицом, что невозможно было не засмеяться.
— Что ж ты делаешь со мной, м-м-м… — замычал он.
И я хотела сказать: люблю, но сдержалась.
Слова сейчас ничего не значили.
Я взъерошила его волосы, поднимая с потного лба. Подула на лоб, остужая.
И пошла в душ.
Не потому, что мне прям приспичило помыться. А потому, что готова была расплакаться.
Я включила воду и разрыдалась.
Ну, почему всё так сложно и несправедливо? Невовремя. Невпопад.
Почему нельзя, чтобы он просто остался? В моей постели, в этом городе, в моей жизни.
Почему просто не начать сначала? Прямо сейчас, не завтра, не потом.
Почему?
Я не нашла в себе сил вернуться в спальню. Пошла убираться на кухню.
Слышала, что Марк тоже пошёл в душ.
Потом тоже пришёл в кухню. В привычных домашних штанах и футболке он был таким родным и домашним, что щемило в груди.
— Я что-то сделал не так? — спросил он.
Я закрыла воду.
— Сейчас или вообще?
— Сейчас, — он подал мне полотенце. — Что я сделал не так вообще, я и так знаю.
— Не знаешь. Завьялова беременна.
— Что? — смотрел он на меня не понимая.
— Прости, что испортила тебе сюрприз. Наверное, она хотела бы его вручить как-то понаряднее, но уже как есть.
— Ты уверена?
— В том, что она беременна? Да.
— В том, что это мой ребёнок?
— Марк, — хохотнула я. — Ты меня спрашиваешь? Если бы я была беременна, то точно знала бы от кого. Но у меня есть веские причины думать, что ты причастен.
Он кивнул. И, видимо, пошёл звонить.
— Мне надо уйти ненадолго, — поставил он меня в известность и пошёл одеваться.
Я развела руками. А что я могла сказать?
С трудом преодолев желание собраться и уехать домой, я села в гостиной среди разложенных альбомов и достала телефон.
Диалог с Максом, что он поставил на паузу своим «Понял», так и остался незаконченным.
Но он был в сети.
«Почему?» — написала я.
«Почему что?» — тут же ответил Марк, то есть Максимус, конечно.
Сообщение прилетело, едва он сел в такси.
Он назначил Зинаиде встречу в кафе у её дома.
Тон его голоса был мрачный. Но какой ещё у него мог быть голос, если его мать сегодня прооперировали? Он прилетел не ради удовольствия. И встречу ей назначил не для того, чтобы развлечься, хотя как мог старался убедить её в обратном.
Марк не сказал «надо поговорить», он спросил: «Не хочешь встретиться?».
И она с радостью согласилась.
«Почему нельзя объяснить словами, что ты не хочешь больше со мной общаться? Ты говоришь одно, а поступаешь по-другому. Говоришь: это плохо — играть в молчанку. А сам второй день молчишь. Ждёшь, когда я приду на поклон первой?» — написала Аня.
Марк потёр лоб. Чёрт!
«Нет. Я… Представляю, как глупо это сейчас прозвучит, но я был немного занят», — написал он.
«Настолько, что не нашёл пяти секунд написать пару слов?»
Её скепсис был уместен. Более того, оправдан и справедлив. Если бы хотел — нашёл, и будь он даже в открытом океане на шлюпке в шторм и грёб вёслами, его бы это не остановило.
«Я потратил два дня на то, чтобы их найти — эти два слова», — ответил он.
«И как?» — спросила она. Марк словно вживую видел, как при этом язвительно скривилась.
«И не нашёл. Мне так много всего хотелось тебе сказать» — не покривил он душой, не соврал ни единой буквой. Но для неё всё выглядело иначе.
«И ты решил не говорить ничего?»
«Я был не прав. Я и сейчас неправ. Я вообще не должен был тебе писать» — мучительно выдохнул он, отправив сообщение.
«Почему? Потому что не разлюбил жену?» — безошибочно предположила она.
«Потому что теперь всё стало ещё сложнее»
Он стукнулся затылком о подголовник сиденья такси.
А ведь он хотел как лучше. Хотел дать им шанс. Объяснить, рассказать то, что от бывшего мужа она никогда не будет слушать. Достучаться до неё. Понять. Услышать.
Услышать то, чего бывшему она никогда не скажет.
Понравиться ей снова. Невинно пофлиртовать. Изящно соблазнить.
И только сейчас понял, каким теперь он выглядел уродом. Ещё худшим, чем был.
Лжецом. Предателем. Мудаком.
И чем дальше это заходило, тем хуже.
«Печенька, прости, — выдохнул он. — Я не знаю, что делать».
Печенькой он звал её когда-то давно, когда они только познакомились. Она тогда очень любила печенье с орехами, и Марк приносил их ей на каждую встречу.
Его губы ещё хранили её вкус. И запах кожи, и дрожь её тела — ощущались так мучительно остро, что Марк едва не застонал, почувствовав возбуждение. Он хотел её всю.
Ещё, снова, опять.
Навсегда. Безвозвратно. Навечно.
Со всеми её тараканами. Обиженно надутыми губами. Летающими кружками. Метающими искры взглядами.
Он любил её всю. От крохотной родинки на правой груди до бесящей привычки ставить в холодильник тарелку с недоеденной едой, которую она всё равно недоест, и через день выкинет.
Он не видел свою жизнь иначе — только с ней. Он не хотел другой жизни.
И он ни на секунду не поверил, что Завьялова от него беременна. Но не мог не выяснить.
«Почему?» — прилетело, кажется, её третье почему. Ещё два и согласно теории мистера Тойода, они докопаются до истинной причины его молчания.
«Я не разлюбил жену. Не имею права с тобой это обсуждать. И не могу не обсуждать. Поэтому чувствую себя ужасно. Лжецом. Предателем. Лицемером»
«Тогда, наверное, я тоже должна себя так чувствовать?» — удивилась она.
«Ты — нет. Ты не изменяла мужу»
«А ты? Разве это измена — переписываться в сети. Или то, что ты хотел со мной встретиться… ты и правда хотел?»
«Да, и не только этого»
«Ну
