Борис не двинулся с места, в глазах у него появился опасный огонек, но мне было море по колено.
— Давай, катись к своей Норе, утешь ее, слезки подотри. А потом вместе будете новые яды изобретать!
Я подлетела к нему и стала колотить кулаками по его груди, но успела стукнуть не больше двух раз. Он схватил мои руки и держал так крепко, что, сколько я ни извивалась, вырваться не могла. Раздался звонок в дверь. Мы оба замерли на мгновение, потом Борис отпустил мои руки и прошел в ванную, тихо закрыв за собой дверь.
На пороге стоял Алексей Степанович, я сначала не хотела открывать, потом передумала и, открыв дверь, зло уставилась на него. Он преспокойно отстранил меня и прошел в кухню. Увидел накрытый на двоих стол, изогнул бровь.
— Я так и думал, что у тебя кто-то есть, времени ты зря не теряешь. И пахнет вкусно, по какому случаю праздничный обед?
Я молчала. У меня было такое ощущение, словно против меня ополчился весь мир, и я боялась разрыдаться, если попробую сказать хоть слово. Бывший шеф мое молчание истолковал по-своему!
— Ты напрасно строишь из себя невинную жертву, у тебя ничего не выйдет, один раз я тебе поверил, когда взял на работу, теперь хватит. Но я и не чудовище, каким ты меня воображаешь, я принес твой заработок за неделю и возмещение за тряпки. Выходного пособия тебе не положено, ты слишком мало проработала в фирме. На первое время денег тебе хватит, а потом что-нибудь придумаем, может, найду тебе заказчика, но не сейчас. Сейчас мне некогда. Хотя знаешь, и как эта мысль мне сразу в голову не пришла? Поедем завтра на дачу, поживешь там до осени, будешь заниматься с Валериком, это у тебя хорошо получается. Ну что, поехали?
— Никуда я с вами не поеду, и денег мне ваших не надо. Это не вы во мне обманулись, а я в вас. Несмотря на ваше барское хамство, мне казалось, что есть в вас настоящие человеческие качества, но я ошиблась. Нет в вас ничего хорошего, вы такой же, как Нора, недаром она вам кажется порядочной. А я предпочту называться кем угодно, только не быть с вами в одной компании. Не тратьте на меня свое драгоценное время, уходите и конвертик свой забирайте, вам он нужнее будет.
— Какая же у тебя тяга к театральности! Не терплю притворства. Подожду, когда с тебя слетит весь напускной апломб и ты станешь хоть чуть-чуть естественнее, тогда и поговорим. А деньгами не разбрасывайся. — Он собрался уходить, но остановился, глядя на меня с удивлением.
Я смеялась, сначала тихо, потом во все горло.
— Вы, вы… ох, не могу, да вы меня уморите! Не любите притворства, это вы-то? — И я опять расхохоталась.
Досада боролась в нем с любопытством, победило любопытство.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Да то, что вы одно сплошное притворство и есть. Хотите пример? Пожалуйста. Вчера вы обвинили меня, что я дома напиваюсь частенько до поросячьего визга, а ведь я каждый день на работу ходила и каждый день разговаривала с вами, почувствовали вы хоть раз, что от меня пахнет спиртным или перегаром? И на даче у вас я ни разу не выпила, и не говорите мне, что я хотела произвести хорошее впечатление, пьющего человека такие пустяки не останавливают. Но вы предпочли поверить дочери, так удобнее, да и дочь все-таки. Насчет Норы не знаю, может быть, вы и вправду не замечаете в ней фальши, в таком случае мне вас жаль. Вполне может быть, что все вы прекрасно видите, но она вам нужна зачем-то, вы и хвалите ее. Это ваше дело, не смотрите, не обожгитесь.
Он не возразил, быстро отвернулся и ушел, только тут я заметила, что конверт с деньгами остался на столе. Ну и черт с ним! В конце концов, эти деньги я заработала. Оставив конверт, я обошла Бориса, который вышел из ванной и что-то хотел сказать мне, и ушла в комнату. Есть я уже не хотела, на меня вдруг навалилась усталость, я легла на диван и закрыла глаза. Было такое ощущение, что я заболела: голова горела, во рту было горько, перед закрытыми глазами мельтешили цветные пятна. Это нервное, надо отдохнуть, успокоиться, и все пройдет. Но какой уж тут отдых, когда Борис зашел в комнату, присел возле меня на диван и стал тормошить меня, желая получить ответы на свои вопросы. Я попыталась отвернуться от него, а когда не получилось, то я села и попробовала спихнуть его с дивана, но он не спихивался. Почему я не заметила, как наша борьба вдруг переросла в поцелуи и объятия?! Я была в шелковом халате, пояс которого тут же развязался. Ощутив горячие поцелуи Бориса на своей шее и груди, я хотела оттолкнуть его и не смогла, руки были словно ватные. Когда мы пришли в себя, оба напоминали рыб, выброшенных штормом на берег, были мокрые и едва дышали. Борис продолжал прижимать меня к себе, моя голова лежала у него на левом плече. Я не хотела сейчас думать ни о том, что между нами произошло, ни о том, что это будет значить для меня, ясно было одно — мой ребенок меня нигде не ждет, до сегодняшнего дня я была девственницей. Борис приподнял голову и попробовал заглянуть мне в глаза, я сильнее вжалась в его грудь, тогда он повернул к себе мое лицо. Из его глаз исчез чувственный дурман, они были ясными и смотрели мягко и нежно.
— Нам надо поговорить.
— Дудки! — ответила я, стремительно откатываясь от него и вскакивая с дивана.
Он не успел удержать меня, так как не ожидал такого маневра, и смотрел теперь на меня чуть растерянно.
Я фыркнула:
— Сначала мыться, потом есть, я умираю с голоду! А поговорить можно и потом, если тебе этого так уж хочется, но мне кажется, что незачем.
Рагу мое почти остыло, пришлось его разогревать. Ели мы молча и оба с большим аппетитом. Чай Борис взялся заваривать сам, почему-то эту работу он мне не доверял, хотя стряпню мою похвалил. После чая я как-то размякла и была готова даже разговаривать. Только я открыла рот, Борис с возгласом «Только не здесь!» повлек меня в комнату, усадил на диван, прижав к себе спиной. Может быть, он думал, что мне будет легче говорить отвернувшись от него? И, прижавшись подбородком к моей макушке, сказал:
— Рассказывай.
— А что тебе сказала Нора? — попробовала я изменить порядок разговора.
— К черту Нору! Рассказывай, и со всеми подробностями, ничего не пропускай.
Я ничего и не пропустила, даже сказала, что платье в магазине купила левое, он задумчиво спросил:
— А платье тебе идет?
— Мне кажется, что очень.
— Тогда молодец, что купила. О деньгах не волнуйся, если не хочешь оставить их себе, то верни, хотя они твои по праву. Но в любом случае деньги не проблема.
Потом он подробно расспрашивал о Михаиле Ефремовиче, чем-то тот его интересовал. Я добросовестно передала ему все, что могла, даже светский разговор о театре, книгах и живописи. Потом он перешел от вчерашних событий и моего сегодняшнего увольнения к нашим отношениям и спросил:
