Гладкие белые таблетки прохладными кружочками падали на ладошку. Анжела любовно смотрела на каждую и нежно брала ее с ладони губами. Но вскоре глотать их, не запивая, стало тяжело. Девушка свесилась с полки и втянула наверх пластмассовую бутылку с каким-то компотом или морсом, принадлежавшую одной из соседок. Несколько секунд девушка колебалась, но потом, подумав, что теперь уже все равно, и что эта вода ей сейчас гораздо нужнее, чем болтливой соседке, отвинтила крышку. Компот оказался не приторным, а даже с кислинкой — очень вкусным. Только пришлось накинуть на голову одеяло, чтобы никого не разбудить бульканьем — в тишине эти звуки казались девушке очень громкими. Таблетки одна за другой выкатывались из баночки, становившейся все легче и легче.
«Только бы хватило воды, — думала Анжела, стараясь делать глотки как можно меньше. — Без запивки я не смогу проглотить ни одной таблетки, даже если разломать ее напополам».
На ладонь выкатился последний белый кружок, и Анжела сильно запрокинула голову, чтобы допить остатки компота. Баночку и бутылку она сунула за прикрепленный к стене резиновый ремень, поудобнее легла и стала смотреть в окно. Сначала почти ничего было не разглядеть, и девушку с новой силой начали одолевать воспоминания и мысли. Но вскоре что-то неуловимо изменилось. Мысли стали как будто не такие грустными, а воспоминания гораздо ярче и все больше о хорошем. Захотелось даже выскочить из поезда и пробежаться по белому искрящемуся снегу, прижаться щекой к шершавой коре дуба или клена, погладить гладкую ольху или нежную березу. Анжела даже протянула руку к окну, как будто в нем не было стекла, и можно было ухватить гроздь красной, покрытой пушистой шапкой рябины или уколоться о тихонько покачивающиеся лапы елок. Тем более что кусты и деревья, мелькавшие за окном, почему-то росли теперь так близко от дороги, что почти царапали своими голыми, удивительно отчетливо видными ветками стены вагона. Иногда Анжеле даже казалось, что она видит притаившихся в снегу зайцев или выглядывающих из чащи лосей, а то и хитрую рожицу бородатого гнома, живущего под корнями одной из проплывающих мимо огромных елей.
«Как здорово! — девушка чуть не захлопала в ладоши от восторга. — Как их много и какие они все забавные! Такой живой, полный всяких зверей и других существ лес я, кажется, видела только в детстве, очень давно… Только где же это было?.. В какой-то книжке… Да-да, точно! Там еще убегала в страшный дремучий лес тоненькая, еле заметная дорожка. По ней можно было дойти до избушки младшей Бабы-Яги. Такой хорошенький домик был, словно пряничный. Или и в самом деле пряничный? Не могу вспомнить. Но сидеть там на лужайке на солнышке на прохладной траве или, если становилось жарко, на мягком зеленом мху под сосной было до того хорошо, что забывалось про все на свете, даже про румяные медовые яблоки, которых у старушки всегда была полная корзина. А уж если она разрешала поиграть с волшебным клубочком!.. Его и толкнуть-то надо было всего один раз, а дальше он сам катался по всей поляне, так что в глазах начинало рябить и вертеться все, вот, как сейчас, все кружится, кружится и расплывается, как будто в тумане… Это, наверное, от перегрева, нельзя так долго на солнышке… Надо пойти вон под те деревья, туда и клубочек покатился… Там еще гул какой-то, как будто море… Вот бы сейчас выкупаться, только кружится все, никак не выйти на тропинку… А ведь совсем близко, наверное — так громко шумит… Если банку пустую к уху приложить… Очень страшно, как зверь, ревет под мостами… Дождь шумит, шумит, всегда… И небо все опускается… тучи темнее, темнее… мама уже погасила в комнате свет…»
— Ну что? Все в порядке? — На Володином лице читалось явное облегчение.
— Да вроде бы. Но мне, знаешь, все-таки неспокойно.
— Ты что, хочешь сказать, что она может вернуться?!
— Нет. Этого как раз можно не опасаться. А вот ее душевное состояние мне очень не нравится. По-моему, ей может прийти в голову что угодно. Особенно за четыре дня утомительного и однообразного сидения в купе.
— Да брось. Она же там будет не одна. Ее все время будет что-нибудь отвлекать от переживаний.
— Возможно, ты и прав. Хотя дорога — это самое что ни на есть подходящее место для раздумий и самокопания. Может, все-таки позвоним этой ее Полинке, а? — Кирилл посмотрел Володе в глаза.
— Я бы не стал. Уж больно это глупо, да и незачем. Но если ты без этого не можешь спокойно спать, то позвони. Я только не понимаю, чем она может помочь. В Вестюжанске они и так встретятся, а по дороге Анжелу не перехватить.
— Можно все-таки попробовать. Так спокойнее, хотя бы потому, что ответственность будет уже не только на нас.
— Ну звони. — Володя пошел в комнату за трубкой и уже из коридора крикнул: — Кстати, а откуда у тебя телефон?
— Ради общего блага я позволил себе порыться в Анжелиной сумочке, пока она спала.
— На! — Володя протянул трубку.
Кирилл вытащил из кармана смятую бумажку, несколько секунд подумал и повернулся к другу.
— Как ты думаешь, куда звонить в такое время — на работу или домой?
— Попробуй домой. Эта Полина, насколько мне известно, не любит рано вставать и не имеет такой необходимости. К тому же мы ведь ни отчества ее не знаем, ни фамилии — на работу неудобно.
Кирилл взял трубку и набрал номер. Через секунду послышались гудки, а потом уверенный женский голос:
— Алло!
— Добрый день! Вас беспокоит из Санкт-Петербурга знакомый вашей подруги Анжелы Флеровой.
— Здравствуйте, — голос мгновенно стал жестким и настороженным.
— Понимаете, так получилось, что Анжела разошлась с Владимиром Анатольевичем и сегодня села на одиннадцатичасовой поезд до Вестюжанска. Я ее провожал, и мне внушило огромное беспокойство ее состояние. Бедная девушка, как мне кажется, на грани нервного срыва. Я решился позвонить вам, потому что Анжела очень много о вас рассказывала и говорила, что вы ей самый близкий человек. Ваш телефон, — предупреждая естественный вопрос, объяснил Кирилл, — я, честно говоря, взял сам, тайком, из Анжелиной записной книжки.
— Это все отвратительно. У меня огромное желание свернуть этому Владимиру Анатольевичу шею. Я готова сделать все для Анжелы, но не понимаю, чем могу помочь, кроме как встретить ее с поезда. Неужели нельзя было не отправлять ее одну, раз она в таком критическом состоянии?!
— К сожалению, нет. У меня работа, которую я не мог бросить, а больше у нее здесь никого нет.
— Хороши мужчины! Только о деньгах и карьере думают!
— Я думал, что, возможно, вы могли бы выехать ей навстречу и перехватить хотя бы на середине пути. Или, если это невозможно, попробовать объяснить на вокзале в диспетчерской ситуацию и попросить проводников проследить за пассажиркой.
