— Может быть, для вас я и иностранец, — с достоинством промолвил Рафаэль, — но вдобавок к этому я живой человек. Вы отговаривали Алессандру?
Солу все больше нравился этот молодой человек. Он понимал, что страсть Рафаэля сродни тому яростному чувству, которое он сам испытывал к Тэре, когда познакомился с ней.
— Я сделал пару замечаний о трудностях, которые могут возникнуть при столкновении двух культур, и о сопутствующих этому проблемах.
— Да, — сверкнул черными глазами Рафаэль, — но, несмотря на принадлежность к различным нациям, наши характеры прекрасно сочетаются. Меня привлекает естественность Алессандры. И я знаю ее отношение ко мне.
Сол бросил на него тяжелый взгляд и ничуть не удивился, когда Рафаэль его выдержал.
— Конечно, — продолжил Савентос, засовывая руки в карманы, — я знаю, что нас ожидают трудности. Я прямо сказал Алессандре, что моя семья не из легких, что здесь, в сельской Испании, существует склонность к ссорам и драмам…
Сол мгновенно вспомнил двух женщин в столовой во время вчерашнего обеда и задумался о том, как скоро червячок зависти и враждебности начнет методично и последовательно вгрызаться в спелое яблоко любви Рафаэля и Алессандры.
— Я хочу жениться как можно скорее, — спокойно произнес Савентос. — Брак можно зарегистрировать уже через несколько недель. Потом мы подумаем о церковном обряде здесь, в Испании, а также в Англии…
Сердце Сола мучительно сжалось. Он впервые осознал, что действительно теряет дочь. Его дитя стало женщиной, и вся ее любовь теперь будет отдана другому мужчине. Конечно, это естественно. Чего еще может пожелать своей дочери любящий отец? Но на этой стадии потеря становится неизбежной. Мосты сожжены.
Из глубин памяти выплыло воспоминание об ужасных минутах, когда-то пережитых им в одной корнуоллской деревушке. Демоны ярости и мести заставили его потерять рассудок. В ушах еще звучал душераздирающий плач маленькой Алессандры, полный страха и горя. Он вспомнил, как отчаянно искал ее, нашел и увидел протянутые к нему пухлые детские ручки.
— Папа, папа, — захлебывалась она.
Сол помнил, что его охватила такая любовь, от которой заболело сердце.
Он медленно взял протянутую руку Рафаэля и тепло пожал ее.
— Поскольку вы обещаете сделать все для счастья моей дочери, — в его голосе слышалось легкое, почти незаметное предупреждение, — то я даю вам свое согласие и искреннее благословение.
На мгновение их глаза встретились, отразив охватившие обоих сложные чувства.
Сол вышел из сумрака винодельни на ослепительный дневной свет. Хотя еще не было одиннадцати и Ксавьер хорошо выспался, он ощущал себя усталым и измученным.
Он знал, что это ощущение пройдет. Как только поместье останется позади и можно будет снова погрузиться в привычный мир оркестровых репетиций, концертов Бетховена и симфоний Брамса, к нему вернется равновесие. В большей или меньшей степени.
Но, Боже милосердный, как ему убедить Тэру?
Алессандра следила за высокой фигурой, спускавшейся по ступеням винодельни. Затем она встала и пошла навстречу, чувствуя огромную любовь к отцу. Раньше эта любовь руководила всеми ее поступками, но теперь все пересилило чувство к Рафаэлю. Оно было неизмеримо глубже, распространялось на все живое, рождало новые порывы и усиливало прежние.
Сол взял ее за руку.
— Можешь успокоиться. До драки не дошло. Он не лежит на полу винодельни, истекая кровью, словно разбитая бутылка с вином.
— Да ну тебя! — недовольно проворчала Алессандра.
— Я не представлял себе, что все случится так быстро, — задумчиво сказал отец.
— Мы должны быть вместе.
— Да. — Он замялся. — Когда ты скажешь маме?
— Попозже. Сначала провожу тебя.
— Хорошо.
Она сжала руку отца.
— Папа, все будет хорошо. Правда. Не надо беспокоиться. Я очень, очень счастлива.
— Угу.
— Папа, не надо так! Я знаю, ты смотришь на меня как на ссыльную, навеки похороненную в испанской деревне. Но пойми, я уже начинаю любить Испанию, потому что это родина человека, без которого я не могу жить.
Сол улыбнулся. Ни за что на свете он не позволит своей единственной дочери догадаться, какую глубокую рану нанесли ему эти слова.
Алессандра продолжала настаивать:
— Скажи, что тебе он тоже нравится. Пожалуйста, скажи, что ты доволен.
Он засмеялся.
— Ты всегда знала, как добиться своего! С детства обводила меня вокруг своего маленького пальчика!
— Глупости! Ну, говори скорей!
— Я желаю тебе всего счастья, какого ты сама себе пожелаешь. Говорю честно: Рафаэль — достойный супруг. Даже для тебя. — Сол обнял дочь за плечи, крепко прижал к себе и приказал мышцам передать дочери только радость, а никак не те горькие чувства, которые грызли его изнутри.
Он вежливо попрощался с семьей Савентосов. Алессандра пошла проводить его до машины и поцеловала на прощание.
— Итак, опять в путь вокруг земного шара! — сказала она, сдерживая слезы.
— До свидания, моя дорогая. — Он включил двигатель. — Ах да… Вот что я скажу тебе напоследок, — промолвил отец, глядя на дом Савентосов. — Если когда-нибудь в этом доме ты почувствуешь необходимость быть осторожной и начнешь оглядываться через плечо, мой тебе совет: смотри не на мать, а на сестру.
Позже, возвращаясь с конюшни, Алессандра услышала донесшийся из дома истерический крик. То был мощный вопль ярости и злобы, как будто примадонна сошла с ума прямо на оперной сцене.
Алессандра тут же поняла, что случилось: Рафаэль посвятил Изабеллу в свои матримониальные планы. Естественно, они не пришлись матери по вкусу.
Она ощутила укол тревоги. Ее предупреждали, что в этом доме возможно все, но разразившаяся истерика казалась пугающе серьезной. Даже чересчур.
Сидя на террасе в лучах послеобеденного солнца, Алессандра ожидала появления Рафаэля. Что он чувствует после яростного наскока матери? Стоит ли он, склонив голову, гордый и спокойный, дожидаясь, когда крики матери закончатся? Или возражает ей ледяным тоном, которым разговаривает, когда бывает недоволен? Впрочем, как бы ни вел себя Рафаэль, он, безусловно, лучше всех знает способ сладить со своей истеричной родительницей.
И все же тревога росла. Она угнетала ее, проникая во все уголки сознания.
Наконец все успокоилось. Рафаэль появился в дверях дома, мрачный как туча, подошел к Алессандре, сел рядом и тяжело вздохнул. Она взяла его за руку и стала ждать.
— Боюсь, мать рассердилась, — наконец сказал Савентос.
