И пока я, в ожидании решения свой судьбы, следую за Лорейн через весь торговый зал и еду вверх на эскалаторе, Эдам одевается и испаряется.
— Это все совсем не так, как вы подумали, — говорю я ей.
Но Лорейн не в состоянии ничего воспринять.
— Вы были на складе с голым мужчиной.
— Да, — признаю я. — Это так. Но я вовсе не хотела, чтобы он туда приходил. Я не просила его раздеваться.
— Так вы не знаете этого человека? Тогда надо звонить в полицию. И сообщить, что в нашем помещении совершено сексуальное нападение.
Я вздыхаю:
— Не надо никуда звонить. Я его знаю. Это мой друг. Он зашел повидать меня в обеденный перерыв, вот и все. Он пошел за мной на склад, и ему в голову пришла эта дурацкая мысль.
— А как вы оказались на складе, интересно знать?
— Я пошла взять ночного крема. У нас он кончился.
Она удивленно поднимает брови. (Ну, когда я говорю «поднимает», я имею в виду, что поднимает на миллиметр. А когда говорю «брови», я имею в виду две тонкие, нарисованные карандашом линии над глазами.)
— Да? — говорит она. — Да неужели?
— Да, — подтверждаю я.
— Такое впечатление, что в последнее время у нас кончилось много разных товаров, не так ли?
— Не знаю.
— И такое впечатление, что вы проводите много времени на нашем складе, одна или с голым другом, роли не играет.
Я? Это она все время торчит на этом складе!
— Не уверена, что понимаю, о чем вы.
Она делает паузу и складывает руки на груди:
— У нас пропадают товары.
— И вы считаете, что в этом виновата я?
— Ну, Фейт, по крайней мере, это соответствует вашему поведению в последнее время.
— Я ничего не сделала!
— Вы единственный, помимо меня, человек, у которого есть доступ к складу товаров «Китс».
— Это не я, — говорю я.
— А та женщина, которая на складе кувыркалась с голым мужчиной. Вероятно, это тоже не вы?
— Лорейн, простите меня. Мне не следовало разрешать ему идти за мной. Но…
— Довольно оправданий, — говорит она. — Вы уволены.
— Найдешь другую работу, — говорит мне Эдам. — Тоже мне проблема.
Он пытается проявить сочувствие. Наверное. Но у него это не получается. Я киваю и говорю:
— Да.
Но я знаю, что другую работу я не найду. Если я расскажу правду, то меня никто на работу не возьмет. Если солгу, об этом все равно узнают.
Я не могу удержаться на работе даже в качестве продавщицы косметики.
Мне придется уехать из этого города. И с этого континента.
Я начинаю плакать, слезы мешаются с потекшей тушью.
— Прости, — говорю я, — я не хотела плакать. Эдам выглядит испуганным. Как если бы вдруг моя голова завертелась на шее или если бы из моего живота выскочил инопланетянин. Вот с кем я встречаюсь. С человеком, который без колебаний стаскивает с себя трусы в общественном месте, но впадает в полную панику всякий раз, как ему приходится сталкиваться с проявлением человеческих эмоций.
— Не плачь, — говорит он, но по тону чувствуется, что ему все равно. Это звучит как «все это слишком обременительно, давай лучше займемся сексом».
Я его ненавижу. Понимаю, что так нельзя, что это неразумно. Но ведь он мог бы быть хоть чуточку повнимательнее, мог бы!
Легко ему говорить, что я найду другую работу. Это не у себя на работе он стоял голым. Не ему пришлось заполнять форму 45 профпригодности.
Я отхожу от дивана.
— Фейт, куда ты идешь?
— Прости, — говорю я, идя в спальню, — мне надо побыть одной.
Просыпаюсь я рано. Будильник сообщает мне, что сейчас 6.15 утра. Я поворачиваюсь на другой бок и обнаруживаю, что Эдам уже испарился.
На работу уйти так рано он не мог. Может быть, он ушел еще вчера ночью.
Под тяжестью еще не отошедшего сна глаза у меня закрываются, но заснуть снова мне не удается. Слишком неспокойно на душе.
Я приподнимаюсь на локте и в этом полусидячем положении вновь открываю глаза. Проходит несколько секунд, прежде чем мне удается сфокусировать свой взгляд на размытых формах и понять, что это за предметы в моей спальне.
Я смотрю на темнеющую кипу чего-то на полу. Ах, это его одежда. Потом вижу две темные точки у двери. Его туфли.
Все интереснее и интереснее.
Может быть, он вышел в ванную. Я ложусь и прислушиваюсь, пытаюсь услышать шум льющейся воды или еще какой-нибудь характерный для ванной шум. Ничего.
Я опять смотрю на будильник. 6.19.
И тут я слышу это. Шум.
Легкий вдох.
Звуки идут из гостиной.
Сердце у меня начинает бешено биться, в мозгу проносятся параноидальные ночные страхи. Наверное, кто-то проник ко мне в квартиру. Злоумышленник. Может быть, несколько. Они схватили Эдама и привязали его к дивану, теперь очередь за мной.
Я стягиваю с себя одеяло и на цыпочках медленно иду к двери. Скрипит доска паркета, и я мгновение колеблюсь, но потом продолжаю свой путь и вхожу в прихожую. Очутившись там, я оглядываюсь в поисках какого-нибудь оружия.
Вооружаюсь зонтиком. Может быть, мне удастся проткнуть им этих негодяев. И я опять слышу этот звук.
Легкий прерывистый вдох, но на этот раз он сопровождается таким же легким всхлипом. Такое впечатление, что ему больно. Может быть, он обладает какими-нибудь секретными сведениями и его пытают агенты тайной правительственной службы.
Я раздумываю, надо ли вызывать полицию, но и стационарный телефон, и мобильник остались в гостиной. Поэтому если кто-то и может спасти Эдама от ужасных злодеяний, ему угрожающих, то только я сама.
Стараюсь сдержать дыхание, потому что я уже в дюйме от двери. С зонтиком в руке. Чувствую прилив угрызений совести за вчерашнее. За то, как взвалила на Эдама всю вину за свое увольнение.
«Не беспокойся, Эдам, — произносит в моей голове голос некоей кинозвезды, — я спасу тебя».
Я жду у косяка двери, прислонившись к стене, направив зонтик острием в потолок на манер винтовки. И снова слышу вздох Эдама.
Голос полон безнадежности и отчаяния.
Пора.
Я больше не могу этого выносить. И я вхожу в комнату.
Прикладываю ладонь к двери и медленно, надавливая, открываю ее. Сначала я никого не вижу. Потом вижу включенный телевизор с отключенным звуком.
Идущая программа как-то странно мне знакома. Что само по себе странно, потому что я никогда не вставала в двадцать минут седьмого утра.
Потом я понимаю, что это за программа.
Это «Система йогазмических тренировок», записанная на диске.
Это моя сестра. Или, точнее, в данный момент зад моей сестры. Лица ее не видно, тело сложено пополам и просунуто вниз между ногами.
