— В клинику жена приезжала не часто, а вот я — постоянно. Даже на ночь оставалась иногда — там у меня работают хорошие знакомые, помогли все устроить. И в эту ночь… Он увидел вас, когда вы пришли с расспросами, очень разволновался, началось обострение и я решила остаться на ночь в палате, чтобы проследить, проконтролировать его состояние. У меня уже там и своя кушетка заведена — за небольшой дверцей, ее не видно, когда заходишь в палату, только тот, кто знает, как утроены палаты, в курсе того, что там может находиться две, а не один человек.
Она несколько раз выдохнула, и распрямилась вдруг, явно желая скорее облегчить душу признанием.
— Дверь открылась, я услышала скрип и не сразу поняла, в чем дело — только свет скользнул по полу. Сначала я подумала, что это лечащий врач Вити, но поняла, что ошиблась — это была женщина, она цокала каблуками. В клинике медсестры не носят каблуки — это запрещено, да и не безопасно.
Она кивнула каким-то своим мыслям, и Дима прищурил глаза.
— Я напряглась. Встала, но не вышла наружу, меня так никто и не увидел. Но мне было видно все. Витя спал — ему вкололи успокоительное. А прямо над ним склонилась женщина, она была одета в белый халат. Я наблюдала за ней со спины. Она постояла недолго над ним, а потом вдруг занесла руку наверх, и резко опустила. Раздался вдох, скрип. Она постояла секунду, но потом быстро развернулась. Несмотря на то, что она была в маске, я узнала ее — это профессиональное, подмечать детали. Она развернулась и вышла из кабинета, прикрыла за собой дверь.
Руки Яны затряслись, и вода в стакане начала ходить ходуном, расплескиваясь в разные стороны.
— Я тут же подошла к Вите и закричала: в его груди торчал нож. Мне стало страшно, плохо, дико. Я тут же побежала на пост, но поскольку посторонним было запрещено находиться в палате, ушла, попросив медсестру не говорить, что находилась там. Она согласилась за доплату. — Яна дернула плечом. — И теперь я думаю, что и мне угрожает опасность. Если убили Витю, то я должна быть следующей — все документы мы подписывали вместе. И я знаю, что дело только в делах из клиники. Других мотивов быть не может.
Она замолчала, и Дима подался вперед.
— Говорите, Яна. Говорите. Кто была эта женщина? Кто убил Земелина этой ночью?
— Это была… — она подняла на него свои глаза. — Это была ваша бывшая жена, Вера Царева.
Дима сжимает в руках телефон так сильно, что мне кажется, будто бы он его расщепит на кусочки. Костяшки пальцев белеют, а все тело превращается в натянутую струну — тронь, и она порвется, ударив натяжением. Однако в лице он не меняется, только глаза его становятся смурнее, цвет — насыщеннее. Вот что значит — выдержка настоящего руководителя! Я бы так точно никогда бы не смогла.
И потому просто-напросто вырываю стакан из рук дрожащей Яны и выпиваю прохладную жидкость залпом.
— И что же, вы уверены, Яна? Это очень серьёзное обвинение, — медленно проговаривая слоги, говорит Царев. Мне кажется, он на секунду-другую замирает в своих мыслях, возможно, думает: не стоит ли остановить запись разговора, но после небольшой заминки продолжает вести себя точно также, как и несколько минут назад, до оглашения этого ужасной новости.
— Да, я уверена, — Яна качает головой. Она смотрит только на мужчину, на меня как будто специально не обращает внимания, и очень скоро я понимаю, почему. Просто потому, что ей стыдно. Девушка просто не может смотреть мне в глаза, ведь я действую на нее также, как яркий свет на крота. — Я уверена, потому что мы довольно близко общались.
— Вот как? Не знал даже, что вы виделись за пределами клиники…
Дима подбирается, как гепард перед прыжком. Мне же становится дурно. Я встаю, открываю окно и впускаю в комнату свежий морозный воздух, чтобы хоть немного прийти в себя. Чувствую себя персонажем сложной многоуровневой игры, будто бы дошла до самого босса, до конца, но здесь, в самом конце, разработчики остановили действие, и герои только сейчас понимают, какой сложный путь они проделали до этой точки, чего лишились, через что прошли.
Яна замолкает, но Дима смотрит на нее — я нутром чувствую, что он пытается продавить ее говорить дальше, потому что то, что будет сказано, навсегда изменит нашу с ним ситуацию. Ведь не только Земелин был в курсе нашей истории, не только он знал, как так вышло, что незнакомые люди оказались кровными родителями маленькой девочки.
Царев умеет так смотреть, что даже камни под его взглядом могут распуститься цветком, и Яна тоже не выдерживает такого прессинга.
Я не смотрю на них, но каждой клеточкой своего измученного тела внимаю каждому слову, что раздается в комнате. Яна специально говорит четко и внятно, она понимает всю свою вину, понимает и принимает ее, и от того признание звучит в этой комнате похоронным звоном колоколов.
— Вера Царева мне была хорошо известна, потому что у нее была уникальная история болезни для нашей репродуктивной клиники.
— Да, какая же? — подталкивает ее к диалогу Дима.
— Она наблюдалась у нас, у врачей клиники Земелина с беременности сроком в четыре месяца, однако беременной не была.
Я резко поворачиваюсь в ее сторону, и застываю в шоке. Яна опускает голову, и короткие каштановые волосы закрывают ее лицо. Она похожа на первоклассницу, впервые получившую двойку, и прекрасно знающую, что ей сейчас влетит и от учительницы, и от родителей.
Дима выдыхает, немного отводит в сторону сотовый телефон, потому что просто не может совладать с шоком. Он «отирает» лицо ладонью левой руки, и я вижу, что она немного подрагивает. Если уж Царев в таком раздрае, что уж говорить обо мне — мне кажется, что у меня даже уши заложило, потому что хочется переспросить то, что я только что услышала.
— Она?!..
— Да, Вера Царева никогда не была в положении. Мы симулировали беременность все тридцать недель. А когда она лежала на сохранении, на самом деле просто оставляла в палате вещи, не оставаясь в клинике и двух часов.
— Госссподи… — выдыхает Дима, и я спешу к нему. Обман, которому подверглась я от мужа — ничто по сравнению с тем обманом, который разыграла перед ним его бывшая жена.
— Но это невозможно! — не могу удержаться от комментария.
— Возможно, возможно, — горько усмехается Яна. — У Земелина были хорошие организаторские способности, и он отчаянно нуждался в деньгах — ведь ему приходилось работать на две семьи…
— Нет, вы… — однако слова застревают у меня в горле. Я ничего не могу сказать. это просто немыслимо, невероятно. Да кто в такое поверит?
— Да, а ведь я ни разу не видел ее обнаженной во время беременности, — вдруг глухо говорит Царев. — Ни единого раза. А уж раздеваться Вера очень любила…Однако во время беременности вела себя очень странно. Но объясняла это гормонами. Так вот какими…
Он потрясенно смотрит в одну точку, и я понимаю, что перед ним заново разыгрывается картина его брака, от начала знакомства с женщиной, которая могла обманывать целых девять месяцев собственного мужа, до момента развода в зале суда…
— Если она не была беременной, значит… — вдруг осеняет меня.
Я снова вижу, как вживую вижу этот момент: меня везут из операционной по белому коридору, впереди меня плачет в розовом кулечке моя новорожденная дочка, которую уносит от меня красивая женщина в ярком платье…А мне снова и снова говорят, что она умерла, моя малютка скончалась при родах…
Хватаюсь за сердце…
— Значит, вы просто отдали ей мою дочь…
Глава 37. Дмитрий
Ноющая пульсация распространяется по всему телу, и я просто не могу поверить в это. Вера. Не. Была. Беременной. Она успешно водила меня за нос. Наверняка, пока изображала из себя лежащую на сохранении жену, она кувыркалась с этим своим любовничком-бывшим-женишком! Иначе просто Сергея не назвать. Хотели пожениться, так что же помешало им? Хреновые вторые половинки, которых они выбрали себе? Вроде бы мы и не навязывались. По крайней мере я и не думал жениться на Вере, пока она сама не стала напирать и говорить, что хочет замуж, и что моё отношение к ней обижает её. Она считала, что я просто использую её, но на деле всё это было тупой игрой. Это меня использовали.
