Пока Гаврилин заполняет бумаги, в дверь звонят. Яна бледнеет. Она смотрит то на меня, то на Еву, то на следователя.
— А вот это интересно! Вы ожидали гостей? — спрашивает Гаврилин.
— Н-н-не-е-ет! — заикается Яна.
Единственный гость, которого она ждала — я. Она сама пригласила меня в надежде спастись под моим крылом.
— Откройте, только осторожно и сразу же ныряйте в комнату. Вряд ли они решат пользоваться огнестрельным и привлекать к себе внимание! Я буду страховать!
Яна кивает и медленно движется к двери.
— Кто там? — спрашивает девушка.
— Проверка счётчиков, — раздаётся громкий мужской голос.
Ева ёжится. Я смотрю на неё и ловлю на её лице испуг. Взглядом спрашиваю у неё, что случилось, хоть и понимаю, что от всех этих подробностей любой человек придёт в ужас.
— Это Сергей! — лепечет она.
Яна тянется к дверной ручке. Гаврилин прячется за дверью спальни, откуда ему будет просто выскочить и обезвредить бывшего Евы. Кивком он даёт Яне знак, что можно открывать, и она открывает. А дальше всё происходит как в дешёвом триллере: Сергей нападает на Яну, он затыкает ей рот и прижимает к стене, попутно запирая дверь.
— Где все бумаги? Говори, девочка, а иначе я буду вынужден отрезать тебе язык, а потом вырезать твоё сердце! Впрочем, последнее и без того придётся сделать, ведь ты была там, правда? Ты видела, как Вера избавилась от твоего дряхлого любовничка? Видела! Даже не отрицай, потому что нам удалось разговорить санитарку, впустившую тебя к этому ублюдку обезумевшему!
Сергей достаёт нож, и блеск стали режет по глазам. Я хочу броситься туда, но вместо меня это делает Гаврилин: выскочив, как самый настоящий Рэмбо из-за угла, он нападает на Сергея. Гаврилин легко обезоруживает преступника, и Яна бежит к нам с Евой. Она начинает рыдать и обнимать себя руками, вся трясётся, а я выхожу в зону видимости и выдавливаю из себя хищную улыбку, глядя на повязанного Сергея.
— Как же здорово ты раскрыл всю правду! — говорю я, кивая на диктофон, который Гаврилин оставил включённым на столе. — Наверное, Вера не сильно порадуется тому, что ты сдал её! Не погладит по головке за это!
— Да пошёл ты! — орёт Сергей. — Это она всё виновата! — он кивает на Еву, которая выглядывает из-за моего плеча, а потом рычит от боли, потому что следователь до хруста заламывает его руку и вызывает ребят, чтобы отвели преступника в машину. Гаврилин надевает наручники бывшему мужу Евы и отходит от него.
— Зачем вам всё это было нужно? — спрашивает он.
Вот только Сергей не планирует отвечать: он сыплет на Еву ворох оскорблений и обвиняет её в том, что она и только она виновата в случившемся. Он кричит, что если бы она просто смирилась со смертью своего ребёнка, то всего этого бы не было, то Вера непременно получила от меня крупную сумму, облапошив ещё одного богатея, а потом просто сбежала бы со своим недоделанным Ромео в закат. Мне противно от этого всего и хочется сказать, что на чужом горе счастья не построить, но я молчу. Эта падаль недостойна каких-то слов.
Парни уводят бывшего Евы, а Гаврилин проводит ещё немного времени с нами и просит Яну явиться в участок для дачи показаний против Веры, за которой уже совсем скоро выедет лично. Девушка соглашается, и я обещаю ей, что теперь всё будет хорошо. Оставляю Яну одну, потому что нянчиться я с ней не собираюсь: Сергея уже поймали, а за Верой выехали, поэтому я больше чем уверен, что никто этой девчонке не навредит. Мы с Яной в расчёте за то, что вместе со своим любовником облапошила меня и лишила Еву дочери: она дала показания и помогла поймать виновников этого бедлама, а дальше пусть её рассудит Бог. Гаврилин в свою очередь обещает, что Яна отделается условным за то, что провернули несколько лет назад с Земелиным, но в клинике работать уже вряд ли когда-то сможет, и девушка понимающе кивает ему.
Выйдя из квартиры, пропитанной чужими страхами, предательством и разочарованием, и сев в машину, я, наконец, решаю прервать молчание:
— Всё будет хорошо, Ева! Мы справились!
— Да… Наверное, так и будет, но что, если им не удастся найти твою бывшую? Что будет, Дим? Она попытается навредить нам, Саше…
— Она не посмеет и близко к нам подойти! Я обещаю тебе! — я невесомо касаюсь губ Евы своими, словно запечатываю своё обещание.
Я не думал, что жил всё это время в обмане, но теперь понимаю, что так и было, и мне становится плохо. Плохо и одновременно хорошо от мысли, что теперь всё будет хорошо. Мы с Евой и Сашей будем вместе, и я никому не позволю обидеть моих девочек. Вот так неожиданно для самого себя я обрёл настоящую любовь. Женщину, с которой мне будет хорошо.
Глава 38. Ева
Прошел месяц. Этот месяц оказался довольно выматывающим, как по мне: нам постоянно приходилось приезжать в полицейский участок на допросы разного уровня. Дима не дал заглохнуть этому делу, решив доказать и выяснить правду для себя до самого конца. Наверное, ему так было легче поставить точку в браке с Верой, которая так вероломно решила обмануть его и меня. Он виделся с ней в тюремной камере — приходил посмотреть в глаза этой женщине, и вернулся оттуда задумчивый и нервный. Сразу же прижал меня к себе, и стоял, обнявшись, долгих десять минут, выравнивая дыхание.
— Я никому тебя не отдам, не отдам. Ты — не Загадка, Ев-ва, ты — Сокровище, — он сказал это еле слышно, но я услышала, и от этих его проникновенных слов мое тело покрылось мурашками.
Видимо, разговор с бывшей женой не получился, или она сказала ему то, чего не должна была говорить этому сильному, умному, прекрасному мужчине, достойному самого лучшего в этом мире.
Сергею дали пять лет колонии какого-то там поселения, я не вдавалась в подробности, не хотела узнавать ничего о своём прошлом. Каждый сам решил свою судьбу, а я лишь убедился, что всё тайное рано или поздно становится явным. И мне не было жаль бывшего мужа, наверное, глубоко в душе я желала ему худшего наказания…
Вина Яны еще не была доказана — ее дело постоянно дополнялось новыми факторами, и потому решение суда затруднялось дать оценку ее действиям. Но мне было все равно на ее судьбу — я не могла простить ей того, что она, глядя мне в глаза, видя бездну моей трагедии, не призналась, не успокоила, не сказала, что моя дочь жива, когда я думала, что умру от боли ее потери.
А дома…
Дома я чувствовала себя настоящим человеком. Я действительно не жила все эти годы, погружаясь в нелепые мечты о дочке, представляя каждую ночь, как она растет или учится чему-то новому. Теперь мне не нужно было мечтать, потому что все желания исполнились, даже больше, с лихвой.
Мы вместе с Сашкой начали занятия с логопедом, а после — начали ходить вдвоем к репетитору по английскому языку, и эти совместные занятия мне приносили такую радость, такое полное счастье, что не могла нарадоваться тому, что мои мечтательные сны в тысячи раз превзошли реальность…
Детская психика более гибкая, чем взрослая, и поэтому она действительно смирилась с тем, что мамы Веры нет в ее жизни. а я прилагала все усилия для того, чтобы вытравить ее образ из хорошенькой головки бойкой девчонки.
— Это что такое? — войдя в комнату, даже присела от удивления. Вместо маленькой девочки в комнате стояло небольшое чучелко с накрашенными глазами, размазанной по всему лицу помадой и на каблуках. Моих, между прочим, каблуках.
— Это мода! — Сашка попробовала крутануться перед зеркалом, но у нее ничего не получилось — большие туфли просто не выдержали бы такого действия. Я захихикала в ладошку, жалея, что не взяла с собой сотовый телефон, чтобы запечатлеть чудо-чудное: рождение звезды в тенях на все лицо, помаде на щеках и подбородке, юбке-пачке на плечах и кожаных штанах.
— Какая…чудовищная…мода! — выдавила от смеха я, присаживаясь перед ней. — Сашенька, а ты не хочешь смыть все это безобразие до прихода папы?
Она задумалась, поняв вдруг, что ей за такое художество может и влететь от справедливого и строгого отца.
