Я пожала плечами.
– Типа того.
– Твоя мама тоже могла несколько часов просидеть возле чистого листа бумаги, а потом вдруг превращала его в волшебство.
Мои брови удивлённо приподнялись. Во–первых, когда это мой отец научился говорить стихами? Во–вторых, Грэм первый раз заговорил об Андре сам. В–третьих, я не видела ни одной её работы.
– Я не знала, что Андре пишет... То есть я предполагала, что умеет, всё–таки она владеет галерей.
– Не знала? – даже как–то немного шокировано переспросил папа.
– Нет, видимо, она больше этим не занимается.
Отец словно бы даже немного погрустнел.
– Жаль, она любила писать, и у неё это чудесно получалось. Ей удавалось вдохнуть жизнь в лист бумаги, что ли.
– Я даже не видела ни одной из её картин, если таковые вообще имеются.
Грэм усмехнулся.
– Видела. В холле и возле лестницы – это её работы.
– Серьёзно? – искренне удивилась я.
Отец с улыбкой кивнул.
– Моя любимая – "Двое под зонтом", видела?
– Да, – потрясённо сказала я, вспоминая фигуры влюблённых, идущих по осеннему парку, – но не думала, что это Андре... – сама не поняла от чего, но у меня вырвался нервный смешок.
– Это в Ла–Виллет, – утрируя французский выговор, произнёс отец и сам посмеялся над собой, – наше первое и единственное с твоей матерью совместное путешествие. Я тогда все сбережения потратил, только бы отвезти её в Париж, как и обещал. Через год родилась ты, нам было не до поездок, а ещё через два Андре забрала тебя и уехала.
Притихнув, я внимательно слушала его. Андре никогда не рассказывала о своём браке или прошлой жизни, и мне было странно и непривычно соотносить свою угрюмую, вечно недовольную мать с абсолютно другой женщиной, про которую рассказывал мне папа. Та женщина, видимо, умела улыбаться, принимать и дарить любовь.
– Почему она больше не пишет? – спросила я.
Вопрос, конечно, был скорее риторическим, но отец пожал плечами и ответил, что, возможно, семейная жизнь обрезала ей крылья, или что–то в этом духе.
– Ну, я не мог дать ей то, к чему она привыкла, – хлопнув себя по коленям, он поднялся, давая понять, что разговор окончен. – Главное, ты, Райли, не замыкайся в себе, – он слегка сжал моё плечо, а затем вышел из комнаты.
~ ღ ~
Вечером следующего дня я лежала внизу на диване и крутила телефон в руках. Он по–прежнему молчал, но, словно бы магнитом, притягивал меня к себе.
Наши короткие выходные с Грэмом закончились, сегодня отец снова на дежурстве, а я – в одиночестве.
Я всё чаще размышляла о матери, почему она стала такой чёрствой, неулыбчивой, угрюмой. Неужели это жизнь в Порт Таунсенде так повлияла на неё? Я знала, что сама она была откуда–то с юга, у меня вроде б даже где–то там, в Чарльстоне, что ли, была родня, но мы не общались с ними вовсе. Сколько я себя помнила, всегда были только двое: я и мама. Иногда отец, пока я не перестала ездить к нему на короткие летние каникулы.
Моя ладонь непроизвольно опустилась на живот. Никогда я не повторю ошибок Андре, я буду своему ребёнку лучшей мамой, чем была она для меня, я не стану обделять его любовью или препятствовать встречам с отцом.
Телефон в руке снова превратился в камень. Я полистала список вызовов, чтобы в очередной раз убедиться, что мне не приснились ни мой звонок Эйвану, ни его ответный. Номер, дата, время «разговоров» – всё было на месте.
Внезапно в дверь позвонили. От неожиданности я подпрыгнула на диване, а палец непроизвольно нажал кнопку вызова, я тут же остервенело принялась жать на отмену. Как оно обычно и бывает, сразу звонок не сбросился, телефон подумал немного, моргнул, и дисплей погас. Выдохнув, я сунула мобильник в карман штанов и поплелась в прихожую.
Пальцы обхватили ручку, а волоски на затылке поднялись дыбом от неприятного предчувствия. Захотелось спросить «кто там» или отодвинуть шторку и посмотреть в боковое окошечко, но я, одернув себя, открыла дверь. Я в Порт Таунсенде, это – дом шефа полиции. Чего мне бояться?
На пороге, смотря себе под ноги, стоял Глен.
– Привет, – выдохнула я, пытаясь игнорировать ту волну надежды, что захлестнула при его виде.
– Привет, – пробормотал он, всё ещё не осмеливаясь взглянуть в моё лицо, – можно войти?
– Конечно, – я отступила, впуская его в дом.
Как всегда он вошёл и занял всё пространство вокруг. Сильный, высокий, надёжный. Мне так хотелось прижаться к нему, попросить прощения за ту боль, что отражалась на его лице и поселилась в глубине глаз, что разглядела я, когда он всё–таки нашёл в себе силы посмотреть на меня прямо.
Взгляд Глена прошёлся по мне и остановился на животе, словно за те дни, что мы не общались, эта часть моего тела должна была каким–то образом измениться. Сглотнув, он снова посмотрел мне в лицо.
Не выдержав, я схватила его за руку, тёплую и напряжённую. Мне нужно было почувствовать его прикосновение, и если он не желал дотрагиваться до меня, я сделаю первый шаг.
Он немного опешил от моей инициативы, но не стал отстраняться. В нашу последнюю встречу я кричала на него, плакала и приказывала убираться, тогда как он всего лишь просил дать ему время подумать.
– Прости, – выпалила я и затаила дыхание в ожидании его слов.
– За что? – по–моему, он искренне удивился.
– За то, что прогнала тебя… ну… в прошлый раз.
Его пальцы сжали мои.
– И ты меня прости, Райли.
Настала моя очередь спрашивать о причинах извинений.
– За то, что мне потребовалось так много времени, чтобы всё обдумать.
Нахмурившись, я пыталась припомнить, сколько дней прошло с момента нашего последнего разговора, но мне это никак не удавалось. Дни в Порт Таунсенде были похожи друг на друга, как братья близнецы, особенно, когда занять себя нечем.
– Мы можем поговорить? – спросил Глен.
– Конечно, – я развернулась, чтобы уйти в гостиную, но он остановил меня и указал в совершенно другом направлении.
– Погода сегодня хорошая, может, посидим на заднем дворе?
Кивнув, я схватила свою лёгкую куртку, но Глен внезапно забрал её и помог надеть. Затем мы пошли к двери, ведущей на задний дворик, которую Глен любезно придержал для меня. Я удивлённо посмотрела на него. Не то чтобы он раньше невнимательно вёл себя со мной, но это было немного странно.
Когда мне захотелось сесть на ступени крыльца, как мы уже неоднократно делали прежде, он схватил меня под локоть и утащил к шезлонгу.
Я послушно села в пол оборота, смотря на его профиль. Глен нахмурился, носком ботинка пнул лежащий возле скамейки камень, затем вздохнул, взъерошил волосы и, засунув руки в карманы куртки, откинулся на спинку шезлонга.
– Райли, это сложно, – было его первыми словами.
Ничего не ответив, я просто кивнула.
– Потребовалось несколько дней, чтобы это всё уложилось в моей голове.
Ещё кивок.
– За это время я прошёл через несколько этапов. От чувства, что меня предали, от обиды, злости до сожаления и желания быть рядом, что бы ни произошло.
Я снова кивнула, внимательно смотря на него.
Дотронувшись до моей руки, Глен нежно провёл кончиками пальцев по тыльной стороне ладони.
– Мне тебя не хватало, Райли.
Видя, что я не сопротивляюсь, Глен придвинулся чуть ближе, наклонился и перевёл взгляд на мои губы. Несколько секунд сражаясь с самим собой, он, наконец, закрыл глаза и покачал головой, признавая поражение.
– Мне тоже тебя не хватало, Глен, – честно сказала я.
– Райли, я готов.
– К чему, Глен?
– Готов попробовать.
Тихо рассмеявшись, я замотала головой. Сейчас я ощущала себя намного старше и мудрее него. И это было неправильно просто потому, что он нашёл в себе силы понять и принять меня, прийти сюда сегодня.
– Во–первых, я не могу пробовать, я либо делаю, либо нет, – внутренне я поморщилась от своего поучительного тона, – а, во–вторых, не уверена, что готова принять тебя в большем качестве, чем просто друга, не могу взвалить на тебя такое… бремя.
