— Ну что ты? — улыбнулся Матвея, затем присел в кресло и притянул ее к себе на коленки, покачивая как маленького ребенка. — Я тебя всегда помнил такой: трогательной, ранимой! Несмотря на всю браваду и напор, ты всегда оставалась мягкой, доброй, умеющей сопереживать… Как так вдруг случилось, что ты изменилась? Когда мы встретились в гостинице, ты уже казалась другой. Не просто повзрослевшей, что было бы логично, но уставшей от этой жизни. У тебя был такой взгляд… — замолчал он, пытаясь подобрать слово.
— Пустой? — подсказала тихо Аня, уткнувшись лбом в его шею.
— Наверное, да, — согласился Матвей, погладив ее по волосам. Помолчав немного, он, наконец, произнес то, что давно хотел. — Детка, пожалуй, мне пора уже знать все, что ты посчитаешь нужным мне рассказать. Я иногда не знаю, как себя вести, боюсь обидеть тебя любым действием или словом. Это как ступать по заминированному полю — не знаешь, где рванет! И мне не страшно, если осколки полетят в меня — я не хочу, чтобы тебе было больно! Ты меня понимаешь?
Из-за кома в горле ответить Аня не смогла, а только кивнула.
Матвей почувствовал, как ее плечи мелко затряслись — это просились наружу все невыплаканные слезы, — и еще крепче обнял ее, позволив, наконец, всей этой боли и скорби покинуть нежное и хрупкое тело его любимой девочки.
Какое-то время в спальне были слышны только глухие рыдания, которые рвали Матвею сердце. Оно тоже билось в агонии, которую переживала Аня. Ее сердечко уставшей птичкой билось рядом с его, которое в свою очередь могло лишь бессильно сжиматься в унисон с каждым горьким всхлипом, с каждым мучительным стоном, слетавшим с ее покрасневших и припухших губ. Она так беспомощно прижималась к Матвею, будто боялась, что ее унесет волной собственной боли и рвущей на части тоски.
Разрывающие душу рыдания никак не хотели принести ей покой. С каждой новой волной, вопреки обыкновению, становилось только хуже, эта пытка собственным невыносимым горем яростно обжигала душу, разрушая все барьеры и выпуская самые лютые страхи и переживания наружу.
Он ничего не мог сделать, кроме как прижимать ее к себе, напоминая, что он рядом, отогревая ее своим теплом, своими руками согревать ее поледеневшие ладошки и поцелуями стирать крупные слезинки.
Наконец, рыдания стихли. Тишина комнаты нарушалось лишь редкими короткими всхлипами.
— Принести тебе воды? — спросил Матвей, нежно откидывая влажную прядь с ее лба и легко целуя в висок.
Аня покачала головой.
— Вода тут не поможет, — согласился он.
Затем Матвей встал, не отпуская ее из своих рук, и прошел в гостиную, где было так же сумеречно, как и во всем доме — они довольно долго просидели в спальне, и на город незаметно опустился вечер.
Бережно посадив Аню на диван, он взял плед и укутал в него свою замерзшую девочку. Убедившись, что ей становится лучше, он прошел на кухню, взял два низких стакана и, прихватив пакет, который привез с собой, когда приехал с мебельного центра, вернулся на диван к Ане. В пакете оказалась бутылка виски, большая плитка шоколада и подложки с нарезанными лимоном и сыром.
— Я хотел отметить твои обновки, — поглядывая на бутылку, произнес Матвей. — Но теперь это понадобится для другого.
Разлив напиток по бокал маленькими порциями, он протянул один Ане.
— Я не пью виски, — попыталась отказаться она. — Особенно, неразбавленным.
— Сейчас это не алкоголь, а лекарство! — ответил на это Матвей и почти насильно всучил ей стакан. — К тому же, поверь, с ним легче будет рассказывать.
Вздохнув, Аня подчинилась. Резким движением она подняла стакан и решительно выпила виски. Вопреки ожиданию, горло не обожгло, лишь немного перебило дыхание. Однажды она слышала от брата, что когда особенно тяжело, спиртное пьется как вода. Видимо, это действительно так.
Забрав у нее пустой стакан и заставив съесть небольшую дольку шоколада, Матвей опять налил виски и протянул ей. Безропотно подчинившись, Аня с тоской посмотрела на Матвея и приняла окончательное решение все-все ему рассказать. Преодолеть, наконец, последний рубеж и открыться полностью. Будь что будет! Когда-то ему все равно предстоит узнать. Шила, как говорится, в мешке не утаишь! А особенно тяжело скрывать секреты, когда вокруг так много "добрых" людей, готовых и пожалеть, и обсудить. Если после этого разговора Матвей примет решение уйти, то можно будет утешать себя тем, что пробудь он дольше рядом, она бы еще больше к нему привязалась…А ей уже достаточно боли в жизни…
— Значит, хочешь все знать? — на всякий случай спросила она. Вдруг он откажется и махнет рукой, тогда можно будет отложить этот разговор как-нибудь на потом.
— Я думаю, мне надо это знать! — выделил он.
Кивнув, со вздохом Аня принялась рассказывать.
Глава 22
Начала она свой рассказ со школьных лет. Поначалу все, про что она сбивчиво говорила, было ему известно: что начала встречаться в старших классах с хорошим парнем, любовь была большая. Когда закончила школу, поступила с ним в один ВУЗ, жили в одном общежитии. На третьем курсе, когда ее парень уже выпускался, он сделал Ане предложение, на которое девушка с уверенностью ответила "да".
Затем они стали жить вместе. Родители не напирали, относясь очень даже нормально к их совместному проживанию, так как люди уже были взрослые. Им самим хотелось накопить на свадьбу, сделать все так, как хотят они. Жених устроился на хорошую работу, Аня тоже подрабатывала в одной фирме, перевелась на заочное и автоматом сдала практически целую сессию. Все было хорошо.
Точкой невозврата стала та самая ссора, когда Аня потеряла ребенка. Тусклым голосом девушка просто перечислила Матвею сухие факты: поругались, стало плохо, обморок, выкидыш — и бесконечная вереница врачей…
Матвей молча сжал кулаки: Боже, сколько же всего она пережила!
После выписки из больницы на какое-то время в их маленькой квартирке установился покой. Жених очень бережно относился к ней, старался выполнять все ее прихоти, которых, к слову, и не было — Аня погрузилась в депрессию. Кое-как приведя себя и свою жизнь в порядок, девушка вернулась на работу, сдала образовавшиеся в новой сессии хвосты и вроде как опять попала в свою колею. Пока не грянул гром среди ясного неба…
Аня сидела и готовилась к последнему экзамену, делая важные пометки в конспекте, когда раздался стук в дверь. Дома она была одна, поэтому, со вздохом легкого раздражения пошла открывать. На пороге стояла будущая свекровь.
— Анечка, привет, — напряженно поздоровалась женщина.
— Здравствуйте, Елена Борисовна, — ответила Аня и пропустила женщину в квартиру. — Чаю хотите?
— Нет, — ответила та, почему-то отводя глаза. — Надо поговорить.
— Конечно, — недоуменно посмотрев на нее, все же ответила почти невестка.
Они прошли в единственную комнатку, Аня убрала учебники и тетради со стола и села в кресло напротив свекрови.
— Я, если честно, даже и не знаю. что сказать, — как-то виновато начала женщина. — Это про Виталика.
— Вы про свадьбу? — нахмурилась Аня. Свекровь все же иногда начинала вот так издалека намекать на торжество, мол, года идут, сыну уже скоро тридцать (конечно же, она сильно преувеличивала!), хотелось бы уже и какой-то конкретики. Но подобные разговоры всегда заканчивались одинаково: ей приходилось капитулировать перед решением детей.
— Д-д-да, — запинаясь ответила женщина все больше волнуясь. — Анечка…Свадьбы не будет…
— Что? — не поняла девушка. — Успокойтесь! Будет, но позже. Хватит себя накручивать! — улыбнулась она, считая, что как всегда свекровь патетично заговорит про время.
— Нет, — теперь уже тверже ответила ей мама жениха. — Виталик… Он уехал.
— Куда? — растерялась Аня. — Что случилось? — все больше забеспокоилась она. — Что — то случилось? Он в порядке?..
— Он-то в порядке, — вздохнула собеседница грустно. — Он вообще уехал. Вот… Передал тебе письмо, — с этими словами женщина вытащила конверт и протянула его ошеломленной Ане. — Оно запечатано, никто его не читал.
