ему. Видно по реакции: когда увидел рисунок Лены со стрелком, и сейчас юлит.
Андрей хотел расспросить про четвертого парня со снимка: жив ли тот или нет, но лучше все выяснить в обход клиента. Это несложно. Найдет документы учредителей, разузнает про фонд, выяснит имя и пробьет. Ерунда. Да, это не его дело. Но опыт научил его многому: на что не обращаешь внимания, на том и подрываешься.
Андрей не ждал, что клиент с самого начала будет предельно честен — не из того сорта человек. Наверняка есть, что скрывать. Но здесь нечто большее, чем простая недосказанность — он это чувствовал.
Как розыскная собака, взявшая след. Только у него свое чутье.
Проводив Глодова и убедившись, что все нормально, Андрей направился к своему авто. За последнее время вечерний ритуал стал привычным, только машины менялись, а еще — место жительства Глодова. Скрывал он его так же профессионально, как себя.
По дороге набрал номер охранника, который был у него на подхвате:
— Это Андрей, — сказал он. — Мне нужны документы… На фонд, которым Глодов управлял с убитым. Не знаю, как называется.
— Благотворительный? Конечно, сделаем, — судя по отзвукам, он в машине, едет домой. Но всегда готов к работе. — Хотел вам сам звонить. Отсмотрели записи с камер из кабинета, как вы велели, за трое суток до убийства. Там кое-что, что может вас заинтересовать. Насчет Макиной.
— Что? — внешне спокойно спросил он.
— Я перешлю, чтобы вы увидели.
Охранник отключился и через минуту пришел файл. Андрей как раз успел дойти до машины и сел за руль. Он закурил и открыл видео. Оно шло без звука, в блеклых красках, и с обзором сверху.
Сосредоточенно выдул дым в сторону, чтобы не закрыло экран телефона. Сердце билось ровно и спокойно — как всегда, хотя он ждал, что увидит что-то из ряда вон. Иначе бы вырезку из видео не прислали.
Убитый торопливо собирал документы в папку. Вдруг в кабинете появилась Лена. Такая красивая — в строгой юбке, блузке, и волосы уложены в деловой манере. При нем она так не одевалась. Они заговорили. Андрей видел, ей что-то не нравится. Качает головой, отступает. Он глубоко затянулся и прикусил кончик фильтра.
Застыл, сжав зубы, когда старик бросился к ней и прижал к стене.
Лена пыталась отбиться. Оттолкнула его, что-то выкрикнула и убежала.
Видео закончилось.
Андрей выключил телефон, и медленно затянулся, пытаясь успокоиться.
Вот тварь. Сам бы ему полголовы снес. И ведь Лена даже не намекнула, что начальник к ней приставал… Если бы сам не увидел, никогда бы не подумал, что она может что-то скрыть. У нее вся правда на лице написана. Все чувства, как открытая книга.
Он вышвырнул окурок в окно.
Все пытался совладать с собой, не распускаться, но эмоции никак не получалось подавить. Может, потому что личное. Не работа. Потому что Лена.
Когда пришел домой, дочка уже спала.
Огонек горел на балконе, приспособив настольную лампу, Лена рисовала в альбоме. Он закрыл за собой балконную дверь, чтобы не разбудить ребенка. Лена подняла вопросительные глаза — уловила: что-то не так.
Андрей присел, отыскал сигареты, бросив случайный взгляд на рисунок.
Портрет. Его портрет. Жестковатые линии, точная прорисовка — даже в мелочах. Она и шрам нарисовала, и блик в черных исчерканных зрачках. Грифель карандаша завис над бровью.
— Лен, — мягко, но невнятно от волнения, сказал он. — Ты не говорила, что директор к тебе приставал.
Она опустила глаза — как маленькая девочка. И губы задрожали. Закрыла альбом, защемив между страницами карандаш.
— Откуда ты знаешь?
— Записи с камер.
— А записи из гостиницы… — неожиданно спросила она. — Ты уже смотрел?
Она подняла ясные глаза — нежные и беззащитные, как у ребенка. К таким глазам он питал слабость. Но в этот раз не бросился утешать. Лена не просто так спросила.
— Ты еще чего-то мне не рассказала? — и вдруг догадался. — Что-то про стрелка?
Я отвела глаза, подавившись дыханием. Он догадался: не отвертеться, придется ответить.
А я не хочу. Не хочу рассказывать.
— Лена, — на плече сжалась рука. Лучше бы он из гостиницы посмотрел запись, чтобы не пришлось мучиться.
Я вдруг поняла, что чувствовала Дина. В чем жила. На долю той тяжести, что на нее обрушилась. Это ощущение грязи, которая въедается, потому что с тобой что-то сделали гадкое. В отличие от Геннадия Александровича он даже не прикоснулся ко мне. Ни разу. Но невыносимо было говорить именно о нем. О снайпере.
Я прятала глаза. Не справилась с чувствами.
— Он… Я была в душе, и… — боже, как трудно. — Не заметила, что он пришел, и…
Я зажмурилась, и из глаз неожиданно хлынули слезы.
Тот образ ярко стоял перед глазами. Но рассказать я не могла. Щеки горели от стыда. Мало, перепугал до смерти. Еще рассказывать об этом! Я перебрала несколько вариантов, как начать, и каждый звучал жалко. Жаль, что Андрей не умеет читать прямо в голове!
— Что он сделал? Пытался изнасиловать? Говори, не бойся! — он зажал сигарету в углу рта, и она прыгала в такт словам, на ветру роняя искры. На руках напряглись жилы, словно еще немного и он меня встряхнет.
Вопрос сдвинул невидимый стоп-кран.
Я разрыдалась, сквозь горячие слезы, выдавливая не менее горячие слова. Меня обжигало каждое.
— Увидел, что я в душе, и снял штаны! Онанировал на меня.
— Твою мать…
— Да, Андрей! — выпалила я.
— Почему сразу не сказала? — он все-таки встряхнул меня, пока я рыдала и трясла головой. — Твою мать, Лена! Почему ты не сказала мне!
Впервые на меня накричал.
Даже когда я ослушалась его и сбежала, вместо того, чтобы сделать аборт, Андрей не кричал на меня, когда нашел. Ни разу не срывался. Дальше я плакала тихо, давясь слезами, чтобы не вызвать больше гнева.
Наверное, я тут ни при чем.
Не на меня он злится — в чем моя вина, я ничего не сделала. Просто психует. Просто… Помнит, что случилось с Диной. Меньше всего ему надо, чтобы нечто подобное случилось со мной. Но кричать из-за этого — нечестно. Обидно.
— Ты думаешь, мне было легко? — выдавила я сквозь плач. — Я не понимала, что происходит! Даже не знала, жив ты или нет! Не знала, кто это такие!..
Я все еще избегала прямого взгляда, и вдруг разозлилась — так же горячо, как плакала. За то, что заставил меня вспомнить и признаться. За то, что накричал. За то, что вообще попала
