не могу… Я просто не могу в это поверить!
– Послушай, так нельзя! У меня же ребенок. Подумай хоть о нем!
– Да, кстати, сейчас напою его теплым чаем с ватрушками…
– Ватрушками?! – визжу я, вцепляясь в решетку. – Ты совсем спятила?!
– Ну, вот. Еще и оскорбление должностного лица при исполнении…
– Да что вы меня все статьями пугаете!
– Кто это все? – наконец, соизволяет поднять на меня глаза Лена. И такой у нее цепкий взгляд, что я сразу же понимаю – не отпустит она меня, пока я не выложу ей все как есть.
– Шуваков. Это он мне звонил… Пожалуйста, отпусти меня, если не хочешь, чтобы пострадал Савва! Ну?!
– Почему ты решила, что он пострадает? – вздергивает бровь та. – Нет, погоди. Я сначала твоего малого в тепло заведу. Потом расскажешь.
– А как ты собираешься объяснить ребенку, почему его мать за решеткой?!
– Скажу, что у нас такая игра.
Игра! Без сил падаю на нары… Кажется, это так называется? Те, надо заметить, выглядят довольно опрятно. Видно, обезьянник не пользуется у местных популярностью. В голове кавардак. Чувства в клочья. Растираю с остервенением лицо. Вслушиваюсь в тишину. Та не абсолютна. Тикают древние настенные часы, что-то дзынькает, шумит чайник. Она что, и правда Ромку собралась чаем поить?! Не знаю, как вода, а я буквально киплю!
– Лена! Елена… как там тебя?!
– Ну, чего бушуешь? – заходит преспокойненько. Попивая из симпатичной чашки на ходу.
Так, Ника, возьми себя в руки! Вдох-выдох, вдох-выдох…
– Послушай, мне надо быть на вокзале вот прямо сейчас, иначе…
Пересказываю все, как было. Вплоть до вчерашнего звонка Шувакова.
– Угу. Картина ясна.
– Ты еще долго будешь корчить из себя мисс Марпл?! Или, может, наконец, меня выпустишь?!
Лена неспешно допивает чай.
– Не-а. Я, напротив, полагаю, тебе не мешает тут посидеть. Подумать, так сказать, над своими поступками.
– Ты серьезно? – шепчу недоверчиво.
– Конечно. Может, поумнеешь. Да ты не переживай так. Савве я сообщу, где ты. Не страдать же ему из-за тебя, дурочки.
– В каком это смысле? Ты на что намекаешь? Я же ради него была готова на все…
– А ты спросила, оно ему надо? Такие жертвы… А ты посоветовалась с ним?
– Но я же… – лепечу бессвязно, так, будто мы с Леной вообще на разных языках говорим. Не понимаю. Она же явно к Савве неравнодушна. Зачем ей меня удерживать? – Ты что, правда не догоняешь, что Шувакову все сойдет с рук?! Он же прокурор! Такой запросто может испортить Савве жизнь. Я себя не прощу, если…
– Ну, точно, дурочка, – вздыхает Лена и оборачивается на стук. Кто-то настойчиво тарабанит в окно. – Отец Елисей! Ну, привет. Заходи… те.
Сижу, не в силах пошевелиться. Только этого мне и не хватало.
– Доброе утречко. Или уже день? Добрый день, Ника…
Склоняюсь, как положено. Это просто рефлекс.
– Батюшка, как хорошо, что вы здесь. Хоть вы ей скажите, – еще чуть-чуть, и из глаз брызнут слезы.
– Что сказать-то, дочь моя?
Сбиваясь и сердито стряхивая с лица слезы, начинаю свой рассказ по второму кругу. Но меня тут же прерывают.
– Так это мне давно известно.
– Что известно?!
– Про ваши приключения в доме прокурора.
– Он этой дурочке наплел, что посадит Савву, если она не вернется, – ябедничает Лена.
– Глупости-то какие.
– Так, а я про что? – хмыкает.
– Савва в курсе?
– Дык. Позвонила. Мчится уже сюда. С самого Почакая пришлось сорвать. Бедный мужик.
Смотрю на происходящее, как они между собой говорят, будто меня здесь нет, словно ничего из ряда вон не случилось, и не могу избавиться от мысли, что они явно не в себе. Зря я рассчитывала на помощь отца Елисея. А ведь он мне показался таким хорошим!
В окно снова стучат.
– Сэм? – удивляется Лена.
– Я приехать сразу, как смог. Какого чьерта у вас случилось?
– Вот. Поймали беглянку. Хотела от Саввы свалить, прикарманив денежки. Чаю?
Дурдом. Как есть дурдом…
Савва
– Где она?! – врываюсь в полицейский участок. Нервы в ошметки. Ноги трясутся. Из-за непогоды в дороге пришлось провести на полтора часа больше, и за это время я просто к чертям себя сжег.
– Папа! – несется мне навстречу Ромка. Обхватывает мои трясущиеся ноги. И повторяет то, что, я боялся, почудилось: – Папа! Наконец, ты приехал!
Я сказал, нервы в ошметки? Нет. На разрыв вообще все. Наклоняюсь. Дышу им. Моим маленьким… Веду по тощим плечам, а те от эмоций дрожат.
– Все хорошо, сынок. Все будет хорошо. Как тут вы? Всё под контролем? – киваю на сидящих за столом друзей. Лену, наверное, теперь можно смело отнести в эту категорию. Хорошая она все-таки. Сэму страшно повезло. Ну, или повезет, если не ступит.
Ромка важно кивает. Поднимаю его на руки. Лосенок он большой, в меня ж… И, наверное, уже не дело так его таскать, ну и пофиг. Я им не надышался. Пусть еще немного побудет маленьким. Для меня. Пересаживаю на одну руку. Свободной сжимаю Ленкино хрупкое плечико:
– Спасибо. – Та прячет грусть в глазах и кивает. Я тяну руку Сэму и отцу Елисею. – И вам. Можете сдавать пост. – Улыбка выходит вымученной, кривой.
– Э-э-э, нет. Мы тут еще немного побудем.
Вскидываю бровь.
– На всьякий случай, – кивает Сэм.
– Прости, но ты и правда сейчас полный неадекват. А я уже статистику по преступлениям в этом году закрыла, – разводит руками Лена. – Чай выпьешь?
Дергаю головой. В груди к чертям все сводит. Под ребрами – бум-бум-бум. Перед глазами – пелена из мельтешащих точек.
– Не хочу чая. Где она?
– Под арестом, – хмурит бровки Ромка. Отец Елисей топит улыбку в чашке.
– Серьезно? Ты посадила ее в обезьянник?
– Имела все основания. Она у тебя, между прочим, деньги сперла, чтобы уехать.
– Я бы все вернула! – доносится Никин сердитый голос из глубины дома. Я закрываю глаза, впитывая его в себя. Как целительный бальзам. Чуть отпускает. Ставлю сына на пол.
– Ты тут побудь, ага? Мы поговорим с мамой.
– Только сильно ее не ругай. – Беспокоится.
– Не буду.
