Мы, тихонько смеясь, выходим из лифта и поворачиваемся к нужной двери. И тут я замираю. Герман за мной резко тормозит.
— Что?
— Дверь не закрыта, — выдавливаю я из себя писк и срываюсь с места. Рывок двери с вырванным замком, и я устремляюсь вглубь квартиры, где к голове прикладывает лед Алла.
Она сначала в испуге дергается, а потом расслабляется, когда замечает нас.
Вот совсем не расслабленных.
В голову забирается ужасная мысль, и я бегу в нашу с сыном комнату, и воздух выбивает из легких жестким ударом. Комната оказывается пуста. Нет. Нет. Не может быть. Кто бы осмелился?!
— Он назвался вашим мужем, — слышу за спиной надрывный голос няни и прикусываю кулак, чтобы сдержать рыдания. Скотина! – Я пыталась его остановить, но он оттолкнул меня и просто вынес малыша. Простите меня, София.
Глава 43.
Если с малышом что-то случится, я себе не прощу. Соня мне не простит. И плакали мои мечты о совместной жизни. Не стоило загонять в угол Петю.
Я должен был понимать, что он пойдет на отчаянный шаг. Но украсть ребенка. Это каким говном надо быть. И я это ему обязательно скажу, как только найду. А я найду, пусть и для этого мне потребуется помощь.
Когда я обратился к Медведеву, он обещал помочь, а еще рассказал, что вытащил меня по просьбе отца. Было странно это слышать. Тем более, что отец не мог нигде слышать об этом человеке, только если…
Только если Соня случайно не сказала. Могла в бреду. Могла во сне. Она говорила, что они стали близки перед его смертью. Только вот жаль, что сам отец даже не пошевелился, чтобы меня освободить. Разве что снабдил обещанным наследством.
Я решил, что, когда будут хоронить Петю, я обязательно навещу могила отца. Да, я думаю, его похороны не за горами.
Потому что мне уже сообщили, где он. Собирается выбраться из города, но судя по всему, нашел, кому продать Славу. Он светленький еще, с голубыми глазами как у мамы. Его заберут с руками и ногами, если я не поспешу.
Соня названивает через каждые десять минут, волнуется. Но я отключаю телефон. Лучше я привезу Славу – живого и невредимого, чем новость, что его собираются продать.
***
Мы нагнали их при передаче. Пете теперь светит пожизненное, а я вот больше беспокоюсь о Славе, который спит, но еле-еле дышит.
— Что ты с ним сделал? — должен был я знать
— Водки дал, — ухмыляется урод. — Заебал орать.
Хоть бы ты заебал этот мир и перестал жить, злюсь я, но сейчас важнее откачать Славу. Скорая приезжает, и я бегом несу малыша в карету. Там проверяю показатели, но они мне ничего не говорят, нужно ехать в больницу.
Там нас уже встречает реанимация, и я бегом переодеваюсь. Откачиваю малыша и ставлю его на диализ.
— Герман Владимирович, там мать за дверьми с ума сходит.
— Скажите, все нормалью. Пусть ждет.
Нормально или ненормально, но из ребенка надо вывести ядовитый для их возраста алкоголь.
Оставляю ребенка медсёстрам и выхожу в коридор. А тут мое цунами. Почти сносит. Соня.
— Говори! Что с ним! Я хочу его увидеть.
Беру за плечи, встряхиваю, предотвращая истерику.
— Его жизнь в неопасности, – не стал говорить я ей о водке и просто обнял. — Все позади, малыш. Наш Славка поправится и будет сводить нас с ума.
— Обещаешь?
— Клянусь на клятве Гиппократа.
Соня смеется, но быстро приходит в себя.
— Я могу его увидеть?
— Иди, выпей кофе, — показываю автомат, но она качает головой. – Тогда проветрись. Чтобы четыре часа я тебя не видел.
— Я не могу. Я должна быть здесь.
— Это настоятельная рекомендация врача, — киваю я, осматривая стены. – Иди, София.
— Я лучше подожду. Я буду стоять здесь, пока ты не скажешь, что мой ребенок жив и невредим, — обхватила она себя руками и ушла на кушетку, где сидела няня. А моя задача была пойти и убедиться, что наш ребенок будет здоров.
Глава 44.
Мой малыш. Как же я испугалась. Только взяв его на руки, я успокоилась окончательно и смогла отмереть. Только прикоснувшись к мягкой, душистой коже я смогла взять себя в руки и перестать лить слезы. Он приложился губками к груди, я улыбнулась. Петя. Герман. Опять игры мужчин стали причиной моих страданий. Но дело уже даже не в моих страдания. В этот раз подверглась опасности жизнь Славы. И это дало мне понять, что я поступила правильно, сбежав тогда из дома. Это дало понять, что Герман опять не подумал, когда надавил на Петю. Слава мог погибнуть, и как бы он не беспокоился, он думал в первую очередь о себе. Ему не хотелось бороться с Петей и его безалаберностью.
Он нашел способ отойти от дел, но остаться при наследстве. И последствия этого не оставляют сомнений, что с этим мужчиной нам не по пути. Да, я люблю его и хочу. Да, мне дорого его внимание. Но я хочу видеть, что он перестал быть мальчиком. Я хочу, чтобы мой сын гордился своим отцом. Я хочу знать, что его отец сделает все, чтобы не подвергнуть малыша опасности. Ни сейчас. Ни в будущем.
— Соня?
Я уже собрала сумку малыша и двинулась на выход, держа его на руках.
— Меня не дождешься?
Я качаю головой и поджимаю губы. Я не знаю, как ему сказать, что с ним не буду.
— Герман. Твои игры подвергли Славу опасности, — Герман напрягается, сжимает кулаки и смотрит на спящего сына. – Сейчас для меня его безопасность и счастье в приоритете.
— Для меня тоже.
— Нет. Ты делал все, чтобы облегчить себе жизнь. Ты всегда так поступал и ничего не изменилось. Я… Я хочу, чтобы ты был уверен на сто процентов, что готов ему стать отцом.
— А что уже есть новые кандидатуры, — стискивает он челюсть. Его трясет, но я мечу в него молнии взглядом.
— Твоя ревность неуместна. Это еще одно подтверждение, что ты еще не вырос. Прости, но секс — это не причины для семейной жизни.
— А что причина? Скажи, что мне сделать, чтобы ты наконец перестала от меня бегать и просто стала моей. Что еще мне сделать, Соня?!
— Я не знаю, — говорю я правду. Пока я сама не понимаю, что мне нужно для окончательного решения быть с ним. Какие его поступки смогут затмить ту опасность, которой он подвергал меня раз за разом.
— Соня…
— И я не убегаю. Ты знаешь, где меня искать, — мягко улыбаюсь я, подтягиваю сумку и касаюсь его щеки. Он поворачивает голову и целует мою ладонь. И я пытаюсь себя убедить, что ток по венам просто физиологическая реакция. Просто возбуждение, привычное в присутствии Германа.
Само убеждение – хорошая вещь, особенно, когда Герман упорно вызывает вожделение каждым своим приходом. Я не могу его не пускать в квартиру. Пусть это меня и несколько напрягает. А еще напрягает, что он перестал меня уговаривать быть с ним. Сначала он это делал почти в каждый приход. Играл со Славой. Смотрел на меня. Трогал ненароком. Соблазнял. Но я держалась стойко. Я говорила, что даже если он завалит меня и вставит ничего, не изменится. Он так и будет приходящим папой.
Но в какой-то момент это закончилось. Он стал отцом Славы, но перестал обращать внимание на меня. Просто как отрезало.
Его приход ознаменовывался коротким кивком и яркой улыбкой сыну. Тот все больше и больше привыкал к отцу. А Герман казался на нем помешанным.
Спустя неделю я задалась вопросом, не появилась ли у Германа женщина. Это вызывало острую боль в области сердца. Ведь тогда он перестанет быть моим. Он возможно даже заведет свою семью и окончательно будет для меня потерян.
Когда его холодное отношение ко мне стало болезненно долгим, я набрала подругу и прямо спросила.
— У Германа роман в больнице?
— А тебя это почему волнует? — довольно грубо ответила она. – Ты же сама оттолкнула его.
— Ты прекрасно знаешь, почему! — злюсь я. То ли на себя, за поспешные поступки и неосторожные слова. То ли на нее, что не говорит правду. – Так что?
— Ну… Он стал чаще общаться с заведующей. Он дама ухоженная, хоть и старше него.
Это дало под дых. Ухоженная. А я дома. Встречаю его в халате и тапках. Часто с немытой головой, потому что он не особо предупреждает о своих приездах.
