я не прошу тебя быть праведником сейчас, — стараюсь говорить спокойно и уверенно, — но что это изменит? Как это поможет? И ведь не они виноваты, так?
Так и молчит.
— Ром, ты тут? — решаю уточнить на всякий случай.
Может, он в вспышке агресси выкинул телефон в окно?
— Тут.
— И ты не добьешься того эффекта, на который рассчитываешь, — вздыхаю я. — Если бы Наташа боялась потерять брата и отца, то не поступила так. Ей все равно. Понимаешь? Ты связался с какой-то маньячкой.
В ответ - напряженная тишина.
— Ты меня слышишь?
— Слышу.
Опять замолкает. Я слышу, как он вдыхает и медленно выдыхает, словно сдерживает в себе крики и маты.
— И ты мне что-нибудь ответишь?
— Ты предлагаешь мне сейчас спуститься к Наташе и ей голову свернуть? — невесело усмехается он.
— Я предлагаю, Ром, сейчас не быть Громом, — едва слышно отзываюсь я. Делаю паузу, в которой я опять сглатываю ком слез и сдавленно, будто в глотке застрял камушек, добавляю, — будь сейчас отцом.
И крепко-крепко зажмуриваюсь, но у меня не выходит сдержать в себе слезы, которые разъедают кожу.
— Понимаю о чем ты, — хрипло отвечает мне Роман. — Это я и хотел от тебя услышать. Именно от тебя, Лер.
Еще несколько секунд молчания, и я сбрасываю звонок. Сжав телефон, я кусаю себя за запястье, чтобы физической болью перебить душевную.
— Мам, — Алина вытягивает из моей ладони телефон, а Варя мягко прижимает мою руку к матрасу. — Мама, не надо.
— Не могу, — всхлипываю я, — не могу…
Дочки вытирают слезы и обнимают меня.
Легкие разъедают всхлипы, которые выходят из меня вместе с дикой тоской по Роме.
— Мам, — Варя сжимает мою ладонь и повторяет мои слова, — я рядом.
— И я рядом.
Но рядом нет Ромы.
Я бы сейчас душу дьяволу продала за то, чтобы вернуться в прошлое и не позволить ему скатиться в грязь.
За то, чтобы успеть схватить за руку, но правда такова, что никому наши души не нужны. Даже дьяволу.
И волшебства, которое исправит прошлое, не существует, и всем нам придется жить в новых реалиях.
Жить и выплывать из грязи.
Выплывать, а не погружаться глубже в ненависть, гнев и жестокость. Это путь в никуда.
— Мы любим тебя, мама, — Алинка поглаживает меня по плечу. — Все будет хорошо. Обязательно будет. Мы справимся.
Глава 43. Решил показаться?
— Мам, не зайдешь? — спрашивает Варя, когда я паркую машину у глухих черных ворот.
Постукиваю пальцами по баранке руля и качаю головой:
— Нет.
Я знаю, что Рома купил хороший добротный дом и уверена, что внутри двухэтажный коттедж за высоким кирпичным забором — идеален, удобен и практичен.
Он же давно хотел дом, и вряд ли бы мой бывший муж купил то, что первое попалось на глаза.
Из калитки выходит Вася. Улыбается так широко, что я могу посчитать все его тридцать два зуба.
Я должна признаться, что меня царапает по сердцу то, что к нам в очередной раз выходит не Рома, а его верный пес.
Бывший муж не выглядывает из своего логова, а я отказываюсь в его новую нору даже на пару минут забежать.
Но боюсь я не самого хозяина, а его слабую маленькую и больную дочь.
Я не знаю, что со мной будет, когда я увижу крошечные пальчики, тонкие ручки и ножки в розовых пинетках.
Не хочу рисковать.
Выйдет Рома ко мне с дочерью на руках, небритый и с синяками, чтобы поздороваться, и меня накроет.
— Тогда мы пойдем, да? — неуверенно спрашивает Варя.
Киваю.
По очереди подаются вперед, переваливаются ко мне и целуют в щеку, которую я подставляю под их губы.
— Папе что-нибудь передать? — уточняет Алина.
— Я ему перекинула ваши домашки, — отвечаю я. — Расписание внеклассных занятий.
Мы теперь только так общаемся.
Через мессенджер репостами и короткими сообщениями, в которых нет никаких эмоций. Они сухие, официальные и отстраненные.
Видимо, для Ромы такое общение со мной через буковки предпочтительнее, чем личные встречи и звонки, в которых мы друг друга обжигаем даже голосами.
Должно пройти время.
— Тогда ладно, — Варя натягивает на голову шапку. — Значит, за оценки мне не прилетит.
Перевожу взгляд в окно заднего вида:
— Да, про оценки я забыла. Сама ему расскажешь, как учудила на контрольной.
— Мы можем об этом умолчать?
— Нет.
— Блин.
Вася в приветствии кивает мне и распахивает заднюю боковую дверцу:
— Привет, бандитки.
— Вась, — цыкаю я, намекая, что я очень недовольна.
— Пардон, вырвалось.
Девочки неуклюже выползают из машины, и Вася захлопывает дверцу. Затем он достает из багажника рюкзаки девочек, которые у калитки оглядываются и машут мне.
Я поднимаю ладонь, и меня подбрасывает от испуга, когда Вася стучит по стеклу.
— Вася, блин, — опускаю стекло, — ты меня напугал.
— Я просто решил, что надо лично поздороваться, — наклоняется к открытому окну с улыбкой, — как у вас дела?
— Нормально.
— У нас тоже, наверное, нормально, — Вася медленно моргает. — Целыми днями никуда не выходим…
— Вась…
— Даже во двор, — Вася вздыхает. — А когда Ива наконец-то спит, мы просто сидим в пустой гостиной со стаканом воды в руке и смотрим в одну точку.
— Девочки его взбодрят, — перевожу взгляд на Васю. — И да, декрет это не про улыбки и единорогов.
Меня саму ждет веселая неделя с тоской по дочерям и одинокими вечерами, в которых я борюсь сама с собой в тишине за столом на кухне.
Такими вечерами я хочу поддаться слабости и сорваться к Роману и девочкам, чтобы заткнуть в себе бездонную дыру боли, но если я поддамся этой слабости, то ничего хорошего не выйдет.
Эти дикие эмоции, эта боль, тоска — враги.
Я должна обрести трезвость ума, чтобы действительно понять, чего я хочу от жизни и есть ли у меня силы на реализацию того желания, которое сжирает меня изнутри одинокими ночами.
Я хочу обратно к Роме, но он больше не тот молодой красавчик, отношения с которым походят на сказку о прекрасном принце.
Он — чудовище. Он
