Пожалеть?
Вытянуть подробности нашей интрижки, которая привела к развалу семьи и к инкубатору недоношенной Ивы?
Или пожалеть?
Или что?
— Ваша жена… бывшая жена… ничего такого Наташе не говорила, но та… много херни напиздела, но самое главное… ей похуй на девочку.
Закрываю глаза и приподнимаю брови.
— Я знаю, что похуй.
— Ну и сука она.
Серый обиженно замолкает, будто это его мамка кинула его.
— Это все?
— Да.
— Тогда иди.
Молчание, и не уходит. Это появление Леры моих людей так впечатлило, что они немного потерялись в реальности?
Может быть.
Все же знали, что я женат, но моя семья была в стороне от настоящего меня, а тут появляются мои дети и бывшая жена личной персоной.
Они — не сказка.
Не миф.
Они — настоящие и совсем не выдумка.
— Могу посмотреть ближе?
Удивленно оглядываюсь, А Серый криво улыбается. Праздное любопытство?
— Ну, подойди, — щурюсь, и Серый уверенно шагает к инкубатору.
Нависает над ним, и у Ивы пальчики медленно сжимаются в кулачок.
— Мой племянник родился раньше срока, — Серый переводит на меня взгляд, в котором я улавливаю мужское сочувствие. — Могу расспросить у сестры, как и что… И если что… Ром… Я могу попросить, чтобы… — слова ему даются с трудом то ли от волнения, то ли от страха, — чтобы она помогла тебе выходить девочку… Тут нужна женщина…
— Иди, Сергей, — тихо отвечаю я. — Спасибо за предложение, но тут не просто женщина нужна, а мать. Хотя бы на ночь, но… буду только я.
— Я могу остаться.
— Не надо. Иди.
— Ладно, — кивает, смотрит несколько секунд на Иву и показывает ей крепко-сжатый кулак, — держись.
Если выживет, то тоже хороших гарантий или хотя бы прогнозов никто не дает. У меня пальцы дрожат, как в мелком треморе, и мне бы сейчас кулаки разбить о стены в кровь.
Лера привезла дочерей, но ко мне все же не поднялась, а я, похоже, ее ждал и надеялся, что она проскользнет тихой тенью и встанет рядом.
Но она пришла.
К Наташе заглянула.
Я чувствую злость, которая вновь обнажает острые зубы в кровавом оскале. Не пришла.
Тревожный писк, и я напряженно смотрю на экран, что подвешен над инкубатором, но ничего не понимаю. Линии какие-то дергаются. Цифры растут.
А потом меня из палаты выводят в коридор медсестры, и мне дышать трудно. Я не сопротивляюсь, не в силах отвести взгляда от Ивы.
— Она умирает? — спрашиваю я.
Мне не отвечают. Уводят дальше по коридору, усаживают на скрипучее сидение и оставляют одного.
Опять на меня обрушивается беспомощность.
Я ничего не могу решить.
Ничего не исправить.
Я теперь могу только ждать и осознавать, как я ничтожен перед реальностью, которая бывает слишком жестокой и мстит через тех, кто ни в чем не повинен.
— Босс… — раздается надо мной голоса, — воды принести? Или, может, водки?
— Нет, — смотрю перед собой пустым взглядом, — я должен быть трезвым, чтобы все это запомнить.
Глава 42. Мы любим тебя, мама
Алинка и Варька спят по обе стороны от меня и тихо посапывают в тишине. Завалились ко мне в спальню, залезли под одеяло, обняли и затихли.
Мои птенчики со мной.
Я знаю, почему они так прилипли ко мне сейчас.
Они сегодня увидели маленькую и недоношенную девочку, которую пыталась убить родная мать.
Это страшно.
А у моих дочерей мама есть. Она даже в страшные истерики, когда рот выплевывает грубости и обзывательства, не отталкивает и любит.
Любит больше жизни.
Вслушиваюсь в дыхание дочерей и гадаю, что им сейчас снится.
Светлые или тревожные грезы?
Вздрагиваю, когда на животе начинает вибрировать телефон. Кошу на него взгляд, и сердце чуть не останавливается.
Роман.
Я пугаюсь.
Почти утро, а он решил позвонить? Вряд ли просто сказать “привет” и “как дела?”.
Ему донесли, что я с Наташей поболтала, и он сейчас звонит, чтобы опять накинуть на меня агрессии с угрозами?
Или поделится плохой новостью, от которой у меня все заморозится в душе и потрескается? Нет. Я не хочу слышать о смерти ребенка, потому что после страха меня накроет бессильная ярость.
— Мам, — бубнит сквозь сон Варя. — Это будильник или тебе кто-то звонит?
— Звонит, — тихо отвечаю я.
И звонит настойчиво.
Варя с закрытыми глазами шарит рукой по моему животу, находит телефон и кладет его мне на грудь:
— Ответишь?
Я неуклюже подхватываю телефон и, задержав дыхание, принимаю звонок. Прикладываю смартфон к уху и молчу.
И на той стороне тоже молчат.
Не кричит и не рычит.
Выдыхает.
Закрываю глаза и шепчу:
— Рома?
Сердце ноет.
Бывший, но родной, и от мое сердце все еще тянется к нему тонкими ниточками. и мне сейчас больно за него.
— Рома, — повторяю я.
— Я просто хотел услышать твой голос.
Я сжимаю смартфон до тихо скрипа корпуса. Голос у Ромы — хриплый и надтреснутый, будто она несколько часов кричал без остановки.
Мне, наверное, стоит что-то сказать, но я не нахожу слов, но даже если бы нашла, то они бы застряли в глотке комом слез.
— Я бы хотел, чтобы ты сейчас была рядом.
По щекам скатываются слезы.
Он слишком честный сейчас, и эта честность режет меня острой бритвой и выпускает ручьи крови из сердца.
— Я не могу, — сдавленно отвечаю я.
— Я знаю.
И опять между нами натягивается молчание, как струна. Алина и Варя вздыхает с двух сторон. Одна закидывает на меня руку, вторая — ногу.
— Ром, — сиплю я и нарушаю тишину, — только не говори, что…
— Нет, — тихо перебивает он. — Она дышит.
Выдыхаю и сглатываю. Алинка сквозь сон что-то неразборчиво ворчит мне в плечо.
— Ром.
— Что?
— Оставь ты брата и отца Наташи в покое, а?
Раз он мне позвонил, то я все еще могу хоть как-то на него повлиять. Молчит, и мне кажется, что я слышу, как он поскрипывает зубами.
— Тебе легче не станет. Ты же понимаешь это?
Так ничего и не говорит. Неужели он находит спасение в агрессии и жестокости, но тогда бы не было этого звонка перед рассветом.
— Ром,
