— Что?
— Камни такие — чертовы пальцы! В детстве я любил их подбирать. У меня была целая коллекция. Хочешь, пойдем проверим? Вдруг остались еще.
— Туда? — Я с опаской посмотрела сначала вниз, а потом на свои лаковые туфли.
— Можешь подождать меня наверху, — немного разочарованно сказал Данила, — если что, я тебе принесу.
— Ладно уж. Раз приехала… — Я сделала осторожный шаг вперед и тут же поскользнулась на обманчиво устойчивой глине. Донецкий, как ни пытался, удержать меня не смог. И вот в своем платье «идеальный-наряд-для-городского-свидания», в самых лучших туфлях, в единственных целых колготках я кубарем покатилась вниз.
Так в считаные секунды арбатская принцесса из подвида «воздушных, к поцелуям зовущих» превратилась в разухабистую пэтэушницу, хорошо гульнувшую на деревенской дискотеке. Волосы растрепались, кокетливая вязаная шапочка съехала на бок, колготы продрались до дыр, под ногти забилась земля. Данила бежал за мной с испуганным лицом, однако сделать ничего не мог, разве что сочувственно хмуриться и, дождавшись моей остановки, вежливо подать руку.
— Глаша! С тобой все в порядке? Ноги целы?!
Я досадливо стряхнула его ладонь. Поднялась, покачиваясь на каблуках, обнаружила, что обе набойки оторвались и канули в неизвестном направлении. Да уж, хорошее свидание. Может быть, в моем неприятии романтики в ее демонстративных аспектах и правда есть здравый смысл. В моих прямолинейных свиданиях не было ни романтики, ни радостного замирания сердца, зато и все риски ограничивались призрачным шансом подцепить хламидиоз.
— Я куплю тебе новые туфли, можно? — перехватив мой взгляд, заюлил Донецкий. — И платье, и колготки, и шапочку. Хотя шапочки тебе не к лицу.
— Ничего мне не нужно, — мрачно сказала я, одергивая платье.
А он протянул руку и вытащил откуда-то из-за моего уха сухую соломинку с лукавой улыбкой фокусника. Было в его глазах что-то, подсказывающее: сейчас он меня поцелует. Не в располагающей темноте кинотеатра, не в отдельной кабинке ресторана, а именно сейчас, когда я перепачкана глиной, помята и зла на весь мир.
Странный все-таки народ эти мужчины. Иногда мне кажется, что они и правда прилетели с другой планеты. Только притворяются такими же, как мы, но все время, подобно героям комедийных космических опер с Лесли Нильсеном в главной роли, попадают впросак.
Его губы были совсем близко, и мне показалось, что пахнет от него, как и десять лет назад, мятной жвачкой.
В самый последний момент я прижала ладонь к его груди:
— Донецкий, не надо! Ну что ты творишь, не видишь, на кого я похожа?
— Ты похожа на девушку, которая мне нравится, — немного разочарованно сказал он, — но если ты настаиваешь…
— В другой раз. Ты меня извини, но… Может быть, отвезешь меня домой? Я промочила ноги и вся грязная. Это не располагает ни к романтике, ни к расслабленному созерцанию природы.
— Конечно-конечно, раз ты так хочешь, — преувеличенно бодро засуетился мой горе-ухажер. — Тогда позволь хотя бы подарить тебе вот это!
Он разжал ладонь, и я увидела какой-то небольшой продолговатый предмет, похожий на фигурку из бивня мамонта.
— Это чертов палец, — улыбнулся он, — все-таки они здесь еще остались. Успел подобрать, пока бежал за тобой.
— Знаешь, Донецкий, — я вздохнула, — ты на меня уж не обижайся, но, по-моему, ты всегда не в себе… Ладно, надо отсюда выбираться. Спасибо за великолепное свидание. — С этими словами я спрятала чертов палец в карман.
— Мне подарили булыжник! Огромный булыжник, представляешь? Если я буду все время носить его на правой руке, то она вытянется до колена, и я стану похожа на долбаную шимпанзе! — в телефонной трубке звенел счастливый голос Len'ы (crazy). — О-о-о, если бы ты его только видела!
Сонно повернув голову в сторону тумбочки, я констатировала, что булыжник, подаренный мне самой — идеально ровный чертов палец, — на месте. А значит, все это — тарахтящий мопед, влажный лес, безумец Данила, порванные колготки и испорченные лучшие туфли — мне не приснилось.
— Каратов пять, не меньше! Нет, шесть! Голову даю на отсечение, шесть. Сегодня собираюсь наведаться к оценщику, просто интересно, сколько такое может стоить. Представляешь, я проснулась утром в холодном поту. Сроду не встаю раньше полудня, а тут — шесть на часах, сна ни в одном глазу. Приснилось, что колечко стибрили.
— Успокойся, — усмехнулась я. — А с чего это Пупсик так расщедрился?
Истерическое щебетание резко прервалось, словно сел ее внутренний аккумулятор, но только для того, чтобы возобновиться с новой силой.
— До тебя что, и правда не доходит?! Я добилась, смогла, победила!!! Глашка, я замуж выхожу!
Я резко села на кровати. Полной душой сочувствуя Ленкиным надуманным проблемам, я, тем не менее, какой-то теневой толикой своего существа надеялась, что все это — лысый Пупсик с его гаремом, ежедневная шопинг-терапия в Петровском пассаже, мудреные витамины из аптеки Bosco, надменный взгляд свысока и Шахерезадины байки об олигархических праздниках жизни — есть временный каприз. И рано или поздно из холеной оболочки этой получужой женщины с эпилированными подмышками, нарощенными ресницами и ботоксом в переносице выскочит, как черт из коробочки, настоящая Ленка, живая, теплая — та, которая была мне привычна и любима. И вот что — я не верила в успех предприятия «женитьба Пупсика». Я была убеждена, что такие, как Пупсик, не женятся — они годами мурыжат своих терпеливых любовниц, умело придерживая их на грани «вот-вот — и все случится, милая», а потом приходит время, и они меняют слегка постаревших женщин на первосортный товар без шероховатостей, целлюлита и серьезных намерений. Мы с Мариной иногда об этом разговаривали. Вздыхая, признавались друг другу: как же нам жалко несчастную Ленку, которая тратит драгоценное время на такого урода. После таких разговоров становилось легче — наличие единомышленника как бы автоматически возводило предположение в статус абсолютной истины. Но мы как-то упустили из виду, что Len'a (crazy) не признавала нерешаемых задач и на компромиссы не разменивалась.
— Гланя? Ты мне даже ничего не скажешь? — бодро удивилась она. — Я знаю, что тебе бы не хотелось, чтобы я вышла замуж. Я знаю, что тебе было бы удобнее, чтобы я по-прежнему жила в подъезде, пила неразбавленный ром и спала с арбатскими алкоголиками. Но раз уж ты не чувствуешь радости, неужели хотя бы не можешь сделать вид?! Маринка вот сделала.
Я принялась горячо протестовать, зная, что смысл слов перечеркивается вялым тоном, которым они произносятся:
— Нет, что ты! Я правда за тебя рада… Не обращай внимания, я просто только что проснулась… Собственно, твой звонок меня и разбудил.
