Пришлось ее впустить.
Открыв дверь, я глазам своим не поверила — подруга выглядела ужасно. Я уже и забыла Лену старого образца. Привыкла к огламуренному варианту, который считал дурным тоном появиться на людях с облупившимся на мизинчике лаком. А тут…
Ее коротко подстриженные волосы торчали в разные стороны, как у тифозной вороны. Нос блестел, тушь размазалась, подводка на глазах лежала неровно. Одета она была кое-как — свитер в катышках и мятые велюровые спортивные штаны.
— Как хорошо, что ты оказалась дома! — вместо приветствия воскликнула она. — Если бы тебя не было, я бы умерла! Я и выпить с собой захватила. — Она помахала у меня перед носом полупустой бутылью с виски двенадцатилетней выдержки (наверняка украденной из Пупсиковых бездонных запасов).
Только в тот момент я заметила, что она в тапочках, которые еще несколько часов назад, видимо, были нежно-розовыми.
— Что случилось? — ужаснулась я, пропуская ее в комнату. — Тебя выгнал Пупсик?!
— Если бы, — Лена плюхнулась на диван и отпила виски прямо из горлышка, при этом даже не поморщившись. — Честное слово, мне было бы легче. Нет, все на мази, вчера выбирали лимузин. Пупсик хочет золотой. А таких в Москве нет. Что за скандал он устроил! Видимо, придется перекрашивать. Кстати, я вчера ему изменила.
Все это она выпалила на одном дыхании, так что я все еще осмысливала идею о перекрашивании лимузина, когда до меня вдруг дошел смысл последней фразы.
— Да ты что?! — Я метнулась к буфету за бокалом: — Плесни-ка и мне.
Лена послушно наклонила бутыль.
— Да, вот так, — кивнула она, — не могу больше.
— У вас что-то произошло? Или… Ты его разлюбила?
Она посмотрела на меня удивленно и даже, как мне показалось, слегка презрительно.
— Раз-лю-би-ла? — по слогам произнесла она. — Хочешь сказать, что я когда-нибудь была в него влюблена? Хочешь сказать, что в такого мужика вообще можно влюбиться?… Я никогда его не любила и больше так жить не могу. — Ее голос задрожал, а вместе с ним и нижняя губа.
Почувствовав приближение истерики, я решила ее отвлечь.
— Сначала расскажи, с кем изменила.
— Он музыкант, очень секси, — с готовностью откликнулась Len'a (crazy), — мы познакомились в баре, в каком уже не помню. Мне надо было убить время между маникюром и массажисткой, ну я и зашла в первый попавшийся бар выпить глинтвейна. Ты же знаешь, как я люблю глинтвейн.
— Можно сразу к делу перейти?
— Ну вот, зашла в бар, а там он. С длинными волосами. В джинсах и мотоциклетной куртке. Накачанный, все дела. Красивый. Причем никакой инициативы с моей стороны не было. Поверь, я бы просто полюбовалась, выпила свой глинтвейн и отчалила бы. Но он вдруг посмотрел на меня и улыбнулся. А потом написал на салфетке: «Поцелуемся?» — и передал через официанта. Я подумала — надо же, какой оригинальный. Подошла к нему и поцеловала.
Я поперхнулась виски. Все истории Len'ы (crazy) напоминают дурные пантомимы с закадровым смехом в самых несмешных местах.
— Скажи, а если бы он написал на салфетке — «Трахнемся?», ты бы тоже подумала, что он оригинальный, и поманила бы его в туалет?
— Собственно, в туалете мы в итоге и оказались, — невозмутимо продолжила Len'a (crazy), — ну а потом еще и в гардеробе. И это было… потрясающе!
Ох уж эта ее мордашка с округленными глазами, распахнутым ртом и разрумянившимися щеками — такая знакомая, но давно забытая. В последнее время Ленкино лицо все больше походило на маску — красивую с правильными чертами и безупречным макияжем.
— И что теперь? — рискнула спросить я.
И тогда Len'a (crazy) расплакалась. Внезапно и горько. Уронив растрепанную голову на чумазые руки.
Я пересела к ней на диван. Поколебавшись, похлопала ее по плечу, пробормотала что-то успокоительное.
— Что же мне делать? Что? — всхлипывала она. — Я живу не своей жизнью. Я перестала быть самой собой, понимаешь, Глашка? Когда я встретила этого музыканта, то вспомнила, какая я есть на самом деле! Помнишь, как мы с тобой зажигали?
Я сдержанно кивнула.
— А теперь в моей жизни нет ничего, кроме версаче-хреначе и кокаина. Пупсик опостылел, и я все чаще вру по вечерам, что у меня раскалывается голова. Или еще хитрее делаю — запираюсь в ванной с журналами и жду, когда он уснет. Потом выползаю, как мышка, и укладываюсь рядом. Лишь бы он не начал приставать. Эти его пухлые пальчики на моей груди… — Ее плечи передернулись.
Я потрясенно молчала. Len'a (crazy) была из тех девушек, которые пытаются представить свою жизнь окружающим более красивой, чем она есть на самом деле. Хвастливо выпячивают положительные события и умалчивают об отрицательных, словно их и вовсе нет. Эта манера многих приводит в бешенство. Кажется, я ни разу в жизни не слышала ее жалоб.
— И я знаю, что под дверью дежурят Лола или Анфиса. Они все чаще остаются у нас ночевать.
Обе понимают, что происходит, и, как стервятницы, кружат над телом Пупсика. Они готовы на все, чтобы занять мое место.
— Лен, ну все же решается просто, — тихо сказала я.
Она оторвала ладони от заплаканного лица:
— Что ты имеешь в виду? Уйти от Пупсика?
— И все будет как раньше! Ты сможешь спать только с тем, кто тебе нравится. И жить только так, как тебе нравится.
— Боюсь, не смогу, — вздохнула она, — потому что в последнее время мои аппетиты разыгрались. Невеста Пупсика не сможет жить как обычная девушка.
— Ты так говоришь, будто Пупсик — это принц Уильям, — фыркнула я. — Но дело в том, что он обычный старый хрыч с дряблеющим пузом. А тебя ждут длинноволосые музыканты с железным прессом и прочие заманчивые личности.
— И я опять буду завтракать не черной икрой, а в лучшем случае черным хлебом, — задумчиво протянула Лена.
— И ты снова будешь ходить в «Пропаганду», а не в VIP-сауну.
— И я опять буду носить «Mango», а не «Etro».
— И ты опять будешь испытывать оргазм, а не морщиться от брезгливости.
— И я опять буду ездить на метро, а не на «мерседесе».
— И ты опять будешь смеяться, а не напиваться от тоски. И ты опять станешь самой собой, Ленка!
По ее раскрасневшейся щеке пробежала одинокая, словно из воска вылепленная слезинка, смотрелось это очень кинематографично. Кончик ее носа смешно покраснел. А ресницы без туши были трогательно белыми.
— Ты считаешь?
— Я уверена.
Лена опять схватилась за бутылку.
— Ну а что я ему скажу? У него же инфаркт случится, свадьба через два месяца. Платье куплено, сценарий написан, и он собирается отвалить десять тысяч за перекрашивание лимузина.
Я накрыла ее ладонь своей — Ленкины руки были холодными, а кончики пальцев слегка дрожали. И она смотрела на меня, словно на исповедника, — отпущу ли я ее грехи, разрешу ли послабления?
