– Расскажи, как именно ты доводишь дело до конца, – домогался Эрнесто, никогда в такие минуты не упоминая Каэтану.
Джоконда поправила тюрбан, грозивший свалиться. Это ее движение как-то разрядило атмосферу.
– Однажды я увидела на фотографии какую-то писательницу точно с таким же тюрбаном, как у меня, и подумала, что с таким головным убором я смогу путешествовать, не выезжая из Триндаде, – грустно сказала Джоконда, принимая принесенный Мажико для нее стул.
– У нас тут получается как будто праздник, – весело сказал Франсиско, как и все ожидавший вестей с шестого этажа. – Не хватает только пригласить сюда Полидоро и Каэтану.
– Сегодня ночью они слишком заняты, – довольно развязно заметил Мажико.
– Да что вы в этом понимаете? – нервно бросил Эрнесто.
Намек Мажико опечалил Джоконду. Она как будто унеслась куда-то далеко, однако, услышав колокольный звон, напоминавший о вечности, вернулась в кухню.
– Хватит глупостей, – строго сказала она.
– С каких это пор елда – глупость? – живо возразил Мажико, черпая смелость в предположении, что он – горячий мужик.
Франсиско прикрыл глаза. Любовь Полидоро и Каэтаны стала народной легендой во всей округе. Он посмотрел на часы. Стрелки двигались медленно. Судя по всему, Каэтана и Полидоро еще не легли в постель. Ждали, когда померкнет дневной свет – враг любовников. Ночью под простынями не видно будет пятен на коже, морщин, дряблости плоти и прочих изъянов и можно дать волю питаемым долгие годы иллюзиям.
– Вы задумывались о силе этой страсти? – Франсиско потер руки, словно присутствовал в спальне и перед ним развертывались сцены, каких он никогда не видал и даже не мог себе представить.
Виржилио подошел к Джоконде. Под впечатлением роковой силы любви, вершившейся на шестом этаже, где любовники позабыли обо всех присутствующих, обнял женщину, как если бы собирался навалиться на нее всем своим дряхлеющим телом. Может, Джоконда притворится, будто питает к учителю такую любовь, о которой он мечтает.
Однако Джоконда вздрогнула, словно ей прострелило позвоночник, где и помещалась ее душа. Виржилио опустил голову, и ему захотелось раз и навсегда отказаться от последней мечты о счастье.
– Чего стоит любовь, если никто не знает о ее существовании? Какой любовник станет изнемогать от страсти, если следы ее не будут запечатлены на его лице, на теле и не будут видны всем на свете? – с горечью сказал Виржилио, стараясь убедить сам себя, что задача засвидетельствовать историю Бразилии, сообщества или даже отдельного лица – выше, чем вульгарная любовь, какую может подарить ему какая-нибудь женщина.
Стремясь не терять из виду Полидоро и Каэтану, Виржилио изъявил желание дежурить в кухне. Он останется здесь хоть до утра. Если Мажико выгонит его из гостиницы, он с улицы будет внимательно изучать тени в окнах шестого этажа, отбрасываемые любовниками под вздохи и стоны.
– Я согласен, – сказал Эрнесто.
Впервые он на людях заявил о солидарности с учителем. И чтобы доказать эту солидарность, вспомнил, что в каком-то иностранном журнале читал о герцогине, которой прислуживали три женщины, они должны были каждый вечер петь ей непристойные песни, запретные для благородных дам. При условии, что больше никто не должен был слышать возбуждающие слова этих песен, ибо знатная дама жила в непреклонном одиночестве.
Не прошло и полгода, как певицы, услаждавшие слух герцогини летними вечерами, исчезли, не оставив никакой весточки.
– Кто снесет жизнь, если нет соседа, который мог бы о ней рассказать? Какой смысл смешить или заставлять кого-то плакать, если нет внимательной публики? – И Эрнесто смерил Виржилио и Франсиско одним и тем же сострадательным взглядом.
Джоконда решила оставить их в покое: ее тревожили страсти, которые могли разыграться в кухне. А еще ее задел намек Эрнесто на то, что она, точно владелица замка, держит Трех Граций под строгим надзором.
Эрнесто попросил ее не уходить: Мажико как раз принес на подносе пирожки с курятиной.
– А где Князь Данило? – спросил Эрнесто, вгрызаясь в пирожок и роняя слова вместе с крошками.
– У себя в номере. Выпил лишнего, – пояснил Франсиско.
– Стащите его с постели, пусть пойдет на шестой этаж и послушает у двери. Мы не в силах больше выносить такую неопределенность.
Виржилио осудил предложение как недостойное.
– Немыслимо, чтобы мы действовали как жулики из желания узнать отчаянные излияния двух любящих друг друга людей после двадцати лет разлуки!
– Полидоро сам поступил бы точно так же. Кроме того, как знать, может, кому-нибудь из них надо сделать укол, чтобы вернуть к жизни! Ничто так не изматывает, как излишества в любви! Сколько мужчин умерло от инфаркта в минуту соития?
По совету Франсиско Виржилио посмотрел на часы. За окнами кухни смеркалось. Мажико включил свет.
– В эту минуту они, должно быть, срывают одежды. У некоторых восточных народов существует обычай раздевать друг друга целых два часа. Тем самым любовники продляют взаимное наслаждение.
Эрнесто должен был покинуть компанию. Вивина накроет ужин ровно в семь, не справляясь о его аппетите. Но в этот вечер он не хотел заснуть под боком у жены, не узнав, что с Полидоро. Вдруг ему станет плохо, когда он будет трудиться над Каэтаной, ибо та может пытаться избавиться от грузного мужского тела, внушительный отросток которого ввинтился в ее тело и не желает его покидать.
– Им не по двадцать лет. Оба уже миновали мыс Доброй Надежды. В таком возрасте нужна умеренность.
Разве что Полидоро ведет с Каэтаной разговор о том, чтобы пожениться, после того как он разведется с Додо, – сказал Эрнесто.
Виржилио встал на защиту семейного очага Алвесов. Он уважал Додо и ее пять дочек. Много раз бывал у них в доме. Как-то Додо подала на ужин изысканные блюда на серебряных тарелках и стол был украшен цветами и фруктами. К радости Додо, он просил добавки каждого блюда, ведь муж вечно отказывался от ужина, предпочитая перекусывать в бардаках и тавернах Триндаде и окрестных деревень.
– Полидоро отказывается также и от других деликатесов, – пожаловалась она, не обращая внимания на сидевшего во главе стола мужа. Ей хотелось, чтобы учитель, как официальный историк, отметил, что есть в Триндаде женщина, едва не умирающая от недостатка любви со стороны мужа.
фазендейро, видя, что жена выносит сор из избы, глядел в центр тарелки, наблюдая за образовавшимся водоворотом. Однако Додо, возбужденная острыми приправами и неумеренными похвалами Виржилио, продолжала наскакивать на Полидоро.
– Вот перед вами муж и отец, который потерялся где-то в прошлом. Двадцать лет он не знает дороги домой. Спросите Полидоро, какой сейчас год. Он ответит, что на его календаре август тысяча девятьсот пятидесятого. Тот самый год, когда эти проклятые акробаты заехали в Триндаде, чтобы разрушить наш семейный очаг и принести нам несчастье.
