— Потому что так и было, — протараторила я, стараясь как можно скорее отвязаться от разговора. — А задумала я… кое что.
— Я приеду…
— Нет! Следи за Ириной Николаевной! Она должна быть дома! Возможно… сегодня всё закончится!
— Лиза…
— Следи. За Ириной. Николаевной.
И… звонок в дверь.
Я вздрогнула и отключилась, бросив телефон подальше, чтобы не смутить Оксану ни к месту позвонившим Иваном.
Она стояла в дверях с бутылкой вина в одной руке и палкой «Романо» в другой.
— Я подумала, вдруг будет мало! — радостно выдала Оксана помахав колбасой в воздухе.
А потом залетела в квартиру, будто уже миллион раз тут бывала. Ну прямо как маменька.
— О-ой… как мило ту-ут, — пропела, оглядываясь по сторонам. Это даже не было лукавством, ей и правда всё нравилось, я видела её искренний интерес и невольно умилялась. — Ты и сто-ол накрыла… здорово! Я это в холодильничек, это — порежу. Наливай!
Сказано… сделано!
Я откупорила бутылку и разлила по бокалам, пока Оксана пыталась справиться с ножом и слишком уж твёрдой «Романо».
— Готово, — я пододвинула бокал гостье и она тут же сделала большой глоток.
— Ну… рассказывай! — Оксана так широко улыбнулась, что захотелось погладить её по пухлым щёчкам. Она была мила и непосредственна и просто сердце кровью обливалось при мысли, что этому чуду запудрили мозги, да ещё так… основательно.
— Я нашла работу… — и только тут я поняла, что у меня по сути нет никакого плана. Вот сейчас нужно всё сделать правильно.
— Да? Где? — ещё глоток.
— В одной студии, — опасный, опасный момент, потому что лицо Оксаны застывает, будто она не совсем готова к тому, что я скажу дальше. Это… предчувствие?
Иногда так бывает, ты будто заранее знаешь, что произнесёт человек, хорошее или плохое, но ты это чувствуешь и никак не можешь объяснить.
— Студии?
— Да… — только не закрывайся от меня… это для твоего же блага! — Фотостудии.
— Фото… студии… — Оксана натянула уже не такую естественную улыбку на лицо, подхватила свою кривую нарезку и плюхнулась на диван.
Она даже сделала три больших глотка и я услышала, как стекло стукнулось о зубы, видимо, в волнении дрогнула рука.
Дрогнула и я всем телом, потому что мне стало нестерпимо жаль эту девушку, сидящую на диване, но я же знаю, что всё у неё будет хорошо. Точно будет! если она нам доверится.
Пора атаковать.
Глава 40. Секта Ирины Николаевны
— Ты так изменилась? — она меняла тему уже в четвёртый раз и теперь дошла до моих волос и одежды. — Так красиво… Ты о-очень похорошела, даже неожиданно. Нет, ты всегда была хорошенькой, но теперь будто огранённый алмаз…
И как и прежде, высказавшись, замолчала. Я только пробормотала “спасибо”, и стала думать, как вернуться к нашим баранам и выпытать уже имя того самого фотографа-предателя.
Оксана кусала губу и не прикасалась ни к вину, ни к колбасе, ни к сыру. Она просто молчала, смотрела в ковёр и будто бы хотела скрыться от меня и не видеть, не слышать.
— Оксана? — неуверенно позвала я, тронула её за плечо. — Что-то случилось, я вижу…
Намеренный намёк на то, что я что-то “чувствую” и “понимаю” заставил Королеву О встрепенуться.
Она перевела на меня свои огромный по-детски наивные глаза и дважды моргнула.
— Видишь?.. О, Лиза, ты это серьёзно?..
— Да, Оксана, я серьёзно. Я вижу, что что-то не так и…
— Она не хочет никому зла, — по щеке Оксаны скатилась мутная от пудры слеза.
Она не хочет.
Время не прошедшее.
— Да, — кивнула, чтобы не спугнуть. — И?..
— Она не хочет никому зла, правда, — всхлип и новая слезинка. — Понимаешь, она говорит, что ты… ты околдовала его.
— Его?.. Ивана?..
— Да. И что… что я должна ему родить, что тогда мы все будем счастливы. И я, и дети, и он. Что это наше будущее. Она правда думает о всех нас…
О, как часто я слышала такие слова.
Бог думает о всех нас, Лиза. Он не желает никому зла! Его воля, чтобы ты… и дальше на выбор.
— Что она собирается сделать? — мой голос стал твёрдым, и я даже перестала делать вид, что пью. Ни к чему эти спектакли.
От слов Оксаны, от её тона и собственных флешбеков стало реально страшно и внутри поселился какой-то ужас, самый настоящий.
— Она…
— Твоя мать, Оксана. Она же что-то хочет делать. Шантаж, пресса. Это её план, верно?
— Ты знаешь? — Оксана подобрала под себя ноги и наклонилась ко мне, взяла за руки.
Её пальцы были мокрые от слёз, и я поморщилась, потому что теперь совсем не была уверена, что не злюсь на это наивное существо. А слёзы её неожиданно стали раздражать.
Она знает о чём-то плохом, что сделает мать.
И сидит тут, с вином и дорогой колбасой.
— Ну? — воскликнула я, вырывая ладони и хватая Оксану за плечи.
— Лиза, не кричи на меня! — возмущённо вспыхнула Королева О. — Это… неприлично. Почему я вообще должна…
— Твою мать, ваше величество, — прошипела я. — Он в опасности?
— Я считаю, что нет, — настойчиво сделала ударение на последнее слово Оксана. Она вдруг превратилась в капризного избалованного подростка. — Мама никогда и никому не желает зла, повторю ещё раз!
— О да, как же…
— И я ничего не расс…
— А если я скажу тебе, что твоя мать тебя уже обманывала, — и я пошла ва-банк.
Если это сейчас не сработает… уже ничего не сработает. Оксана застыла, остекленела, как куколка.
— Глупости.
— Никакие не глупости. Она тебя обманула. Твой фотограф… он тебя не предавал. Она просто не хотела, чтобы ты вышла за нищего и…
— С чего ты это взяла? — Оксана повысила голос и я клянусь, никогда я её такой не видела, и таких высоких нот от неё не слышала. Это был настоящий “бум” среди абсолютной тишины. — Гриша… Гриша был…
— Гриша… — шепнула я. Что-то вертелось в голове, но несомненно только от того, что не так много я знала взрослых Григориев.
— Да. Гриша. Предатель, я так… — Оксана сделала глубокий вдох. — Я так… любила…
И она прижала руку к груди, будто начала задыхаться.
Такой муки на лице я ни-ког-да не видела. Это было искреннее, сумасшедшее горе потерянного человека, который всю свою жизнь не жил своим умом и только мучился… мучился… мучился.
— Этот Гриша… фотограф, верно? — зачем-то уточнила я, в надежде услышать уже фамилию Орлов.
— Фотограф… Гриша… И он… я видела фото. И я слышала звонок. Он даже не был… пьян! Чёрт, — Оксана теперь плакала, по-настоящему с всхлипами и завываниями.
А моё терпение лопнуло.
— Его фамилия Орлов? — прямо спросила я.
— Ор… орлов? — Оксана выпрямилась, зарёванное лицо застыло, а потом губы скривились и она разрыдалась так, что у меня заложило уши, ей богу.
Ответ очевиден. Ор-лов… Ор-лов Гри-го-рий…
Я чуть было не расхохоталась. Ну прелесть же… до чего хорошо-то! И правда, грустный Орлов, который свою студию назвал… “О”, и я-то думала из-за своей фамилии. Теперь, кажется очевидным, что из-за имени одной очаровательной особы.
— Ты не веришь мне? — прямо спросила я. — Я никогда тебе не лгала.
— Ты Ивана увести хотела, — обиженно заявила Оксана. — И мамочка говорит, что увела. Я, конечно, не хочу ей верить, я тебя понимаю, но знаешь что… я считала, что мы подружки… подружки так не поступают…
— Оксана, мы подружки, — заверила я. — Ты мой самый близкий человечек, — кивнула трижды, и на каждое движение Оксана моргнула, как парализованный страхом кролик.
— Правда? — она придвинулась ещё ближе ко мне. — И ты меня не бросишь?
— Оксана… всё что угодно для тебя, — ласково произнесла я, даже не чувствуя особых угрызений совести. — Ты мне веришь?
И протянула ей бокал для храбрости.
— Но мамочка…
— Мамочка любит тебя. Она не желала тебе зла, она просто думала, что так будет лучше, — с улыбкой, как ребёнку, обещала я. — Но мамы не всегда знают как лучше. Они тоже ошибаются… и мы должны их простить и исправить ошибки.
