– Вера, Верочка… Моя.
– Да что с тобой такое, Артем, – не на шутку пугаюсь я, заметив тень грусти в его взгляде. – Что-то случилось?
Вместо ответа он приникает к моим губам, захватывая их в плен. Словно не было бессонной ночи и бесконечных поцелуев, горячих объятий и надрывных стонов.
– Артем, что ты делаешь? – шепчу, когда мажор стаскивает с меня шорты и усаживает на край стола.
– Собираюсь съесть тебя на завтрак, Каланча. Я говорил, что ты вкусная? Свежая, сладенькая карамелька. Причем везде сладенькая…
– Пошляк, – фыркаю, принимая его нетерпеливые объятия. Люблю… Пора признаться, что он поселился в моем сердце навсегда, овладел им, как смелый захватчик. Я его люблю… И боюсь потерять.
– Артем, господи…
– Верочка, хорошая моя… Нежная, милая, страстная… Моя.
Я все-таки готовлю запеканку и кормлю своего мужчину, отгоняя от себя дурные мысли. Как Артем ни старается, от моего взгляда не укрывается его задумчивость и напряженность. Он озабочен чем-то…
– Все хорошо? – неуверенно спрашиваю я.
– Да, – не глядя в глаза, отвечает он. – Я на работу, – поднимается с места и клюет меня в щеку на прощание.
Молю бога, чтобы все так и было, как он говорит. Потому что я умру, если будет иначе…
Мажор уходит, оставляя меня одну в пустой квартире. Стараясь вернуть себе состояние полета, звоню Розе Петровне, болтаю по телефону с Настей, обещая скоро приехать, прибираюсь, глажу сорочки мажора и навожу порядок в шкафах. В общем, делаю все, чтобы отвлечься от нестерпимой, нарастающей с каждой минутой тревоги. Не поверите, меня даже посещают мысли поговорить с Вячеславом Олеговичем и признаться ему во всем. Может, Артем переживает из-за Америки? Наверное, все готово и надо уезжать? Иначе, чем он так удручен? Так я все объясню любимому свекру. Так, мол и так… Мы с вашим сыном… Ох… Заливаюсь румянцем от одной только мысли о разговоре. Пожалуй, мне стоит успокоиться, принять душ и поспешить на работу. А вечером забрать Настеньку, чтобы провести уютный семейный вечер в объятиях любимого. Ободренная благостными мыслями, быстро одеваюсь и выскакиваю под палящее солнце. Щурюсь и вдыхаю полной грудью пыльный раскаленный воздух. Щелкаю брелоком и тяну дверь своей «ласточки», замирая и будто врастая в землю от знакомого голоса за спиной:
– Привет, Лисичка.
– Чего тебе? – оборачиваюсь, завидев Олесю. Она меня ждала… Цепляю взглядом модный автомобиль, стоящий неподалеку и бутылку воды в ее наманикюренных руках.
– Поиграла в семью и хватит. Собирай свои манатки и чтобы вечером тебя не было в квартире моего жениха.
– А не пошла бы ты… – цежу сквозь зубы, с трудом сдерживая рвущиеся из груди эмоции. – Пусть хозяин квартиры решает, что…
– Я беременна, куколка, – лениво бросает она. – Да, да, Артемчик ездил ко мне. А ты думала, он верный муж? – ее губы некрасиво искривляются в подобии улыбки. Замечаю пролегшие под ее глазами тени, замаскированные макияжем, бледность, чуть тронувшую лицо, тусклый взгляд. Олесе плохо? Или ее скрутило от злобы?
– Артем знает? – выдавливаю, чувствуя, как темнеет в глазах от обрушившегося на плечи разочарования.
– Конечно. Мы улетаем скоро в Америку, а ты… Его папа – любитель устраивать эксперименты над людьми. Он заигрался, я так скажу.
– Я не против развода, Олеся. По договору мы совсем скоро разведемся, – произношу нарочито твердо. Видит бог, я прикладываю недюжинные усилия, чтобы не разрыдаться. Что есть силы впиваюсь ногтями в ладони, чувствуя, как саднит поцарапанная кожа.
– Вот как? – певуче протягивает она. – Я ведь не буду ждать.
– Олеся, зачем ты пришла ко мне? Разбирайся с Артемом сама. От меня-то тебе что нужно?
– Чтобы ты скорее свалила, вот что! Из-за дурацких манипуляций его папаши мы не можем быть вместе! – в ее голосе появляются истерические нотки. – Ты же встречаешься с Улановым? Тебе мало одного мужика?
– Нет, Олеся, вполне достаточно. Я услышала твою просьбу. А теперь позволь мне уехать. Тороплюсь на работу.
Артём.
Назначаю Олесе встречу возле офиса, торопливо клюю Веру в щеку и выхожу на улицу, подальше от свалившегося на меня счастья. Кажется, я почти физически его осязаю. Вдыхаю, пробую на вкус, трогаю… Оно пушистое, мягкое, нежное, слегка воздушное. И оно сегодня вселилось в мой дом невидимым и скромным облаком. И сегодня же я его прогоню… Сердце наполняет черная горечь при мыслях о разговоре с Верой. Она меня не поймет. И, уж конечно, не станет бороться за брак и воевать с Олесей. Она просто уйдет… Посмотрит на меня огромными глазищами и прошелестит что-то невразумительное. Соберет вещи и покинет мою жизнь, прихватив с собой сердце. Вернее, его осколки…
– Привет, Артемчик, – довольно фыркает Олеся, завидев меня на парковке. Глотает воду из бутылки, нарочито закатывая глаза, словно подчёркивая свое «положение».
– Слушаю тебя, Олеся. Я так понимаю, говорить сейчас будешь ты.
– Я беременна, Артем. Вот тест, а это заключение УЗИ, – она выуживает из сумочки «трофей».
С трудом усмиряю дрожь в пальцах, читая заключение врача: «Орехова О.В, возраст, диагноз… Беременность четыре – пять недель», – так звучит приговор моему счастью.
– Олесь, я не буду жениться. Если ребенок мой, а я это проверю, я дам ему свою фамилию и стану воскресным папой. Но… жениться на тебе…
– То есть на этой смешной дурацкой идиотке ты запросто женился?! Выходит, так? А я… А почему… Может, мне поговорить с твоим папой? – истерично протягивает она.
– Поговори. Думаешь, он меня заставит?
– Конечно. Если сейчас все игра, то здесь… Здесь ребенок, их внук! Ты не чувствуешь разницу? – она тычет пальцем в бумажонку, словно невидимый ребенок сидит там.
– Олесь, я позвоню тебе позже. И сам поговорю с отцом. Мне, как никогда, нужен его совет. А с Верой… Я связан с ней договором, ты же знаешь? – беру листок из ее рук и на всякий случай его фотографирую. О наших истинных отношениях решаюсь промолчать.
– Знаю, мажор. Но обстоятельства изменились, твой манипулятор-папа должен это понимать.
– Я поговорю с ним. Буду на связи, – разворачиваюсь и на ватных ногах бреду к входу в офис. Кажется, на плечи обрушивается небо или море… Я становлюсь тяжелее втрое, с трудом передвигаю ногами и дышу… Поднимаюсь на этаж и прямиком следую в кабинет папы. Вскидываю ладонь и стучусь, не дожидаясь привычного короткого «да», толкаю дверь и вхожу внутрь.
– Твоих рук дело? – начинаю без прелюдий. – Что еще ты придумаешь, чтобы себя потешить? Хочешь играть людьми, как шахматными фигурами? Давай я подарю тебе шахматы, открой клуб и…
– У меня есть шахматы. Садись, сынок, рассказывай, что случилось? – дружелюбно, словно ничего не произошло, произносит папа.
– Олеся беременна. Приходила сейчас сюда с тестом и заключением УЗИ, – отвечаю, усаживаясь за стол.
Отец как будто каменеет. Краска стирается с его лица, сменяясь мертвенной бледностью. Он нависает над столом, а потом вскидывает руку и хватается за сердце.
– Ой… Что-то плохо мне, Артем.
Ну, начинается. Отцу надо было поступать на актерский. Сейчас я был бы сыном голливудского актера с большими гонорарами.
– Пап, тебе надо было на актерский поступать, – лениво бросаю я, наблюдая за этим цирком.
Однако отец и не думает играть: он, как будто на секунду отключается, заставляя меня вскочить с места.
– Пап! Ты что! Ты не притворяешься? – бросаюсь к стоящему у стены кулеру и наливаю воду. – Господи, только этого не хватает!
– Я… Я заигрался, сынок. Прости меня, я не предвидел все. Был уверен, что у меня получится сблизить тебя с этой чудесной девочкой. Но ты… Тема, ты сам все испортил, – шумно глотая воду, произносит отец.
– Пап, как ты? Неужели, сердце?
– Вроде отпустило. Покажешь мне… это гребаное заключение? – тяжело дыша, говорит отец. По-прежнему бледный, он вызывает во мне неподдельные сочувствие и волнение.
